Одинокое молчание поэта.

"Человек есть конец самого себя и вдается во время"
Иосиф Бродский

В Бруклинской публичной библиотеке в субботу 29 мая состоялся вечер "Любовь сильней разлуки...", посвященный лауреату Нобелевской премии по литературе за 1987 год Иосифу Бродскому, в честь годовщины его рождения. Встречу организовала работник библиотеки, библиофил и любитель поэзии Ирина Волкович, которая пригласила на нее тех, кто знал поэта в разные годы его жизни, и тех, кто хотел поделиться с пришедшими впечатлениями от его стихов. На встрече прозвучали воспоминания писателей Людмилы Штерн (автора книги "Бродский: Ося, Иосиф, Joseph") и Александра Гениса. Писатель и культуролог Соломон Волков, выступавший последним, прочитал несколько отрывков из своей книги "Диалоги с Иосифом Бродским", стихи Бродского читали Рустем Галич, Геннадий Кацов и Роман Каплан.
Роман (совладелец легендарного манхэттенского ресторана "Русский самовар", постоянным посетителем и соучредителем которого был Иосиф Бродский), потряс зал, на память прочитав с невероятным напором и самоотдачей несколько поэм. Кстати, как много вы знаете владельцев ресторанов в Нью-Йорке, которые так истово любили бы поэзию?

И еще: гитарист и певец Сергей Побединский, которого часто можно послушать в "Самоваре", в течение вечера исполнил несколько романсов на стихи Нобелевского лауреата. 24 мая ему исполнилось бы 64 года (в этом месяце - июне - также есть приметная дата из биографии Бродского: 4 июня 1972 года поэт эмигрировал из СССР). В последний раз я видел Бродского в 1995 году, когда ему было 55 лет. Выглядел он лет на десять старше, и это вполне логично для человека, в день своего сорокалетия написавшего: "Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной".

Чудом сохранившаяся аудио-запись (Нью-Йорк, 9 марта 1990 г.), где Иосиф Бродский читает свои стихи

Хотя дело здесь, видимо, не только во всеобщей изношенности организма от "мыслей о жизни и мысли о смерти...". Можно предположить, что Бродский проживал в таком центростремительном, спрессованном времени, когда день считается за два-три. И здесь оба Бродских - поэт и человек - вполне органичны. Его поэзия также сжата до предела, строка сплавлена чувствами, смыслами, энергиями - и ее не хватает, она, захлебываясь, перетекает в следующую, но и в ней, не кончаясь, длится и длится, словно предчувствуя и оттягивая финал стихотворения.
Поэт, как бы вдохнув, никак не решится сделать выдох. Он не желает ограничить поэтический период, не в состоянии со строкой распрощаться, поставить точку, тем самым определив смерть предложения, его кончину. Отсюда эта отсрочка с финалом, отсрочка ровно настолько, насколько хватает поэтического дыхания: Бродский отодвигает тот страшный для фразы момент, за которым в ней больше не будет ни букв, ни синтаксиса, ни частей речи. Только точка. Божий знак препинания.
И дело здесь, пожалуй, не в том, что Бродский всей длиной стиха отдаляет мучительную для всякого живого мысль о смерти. Вероятно, и о забвении не приходится говорить, поскольку для Нобелевского лауреата эта тема не самая очевидная. Долгими, перетекающими, спрессованными силлабикой и рифмой строфами поэт Бродский пытался уйти от самого страшного, чему дано быть в поэтической судьбе - от молчания. Сегодня мы можем убеждать друг друга, что стихи поэта остаются с нами, а значит "весь он не умрет, но часть его большая, от тлена убежав, по смерти станет жить...", но это все слова. Самое невыносимое для поэта - тишина, последний звук завершающей строки, за которым - бесконечное молчание, одинокое молчание, если вспомнить несколько строк из "Разговора с небожителем":

Но даже мысль о - как его! - бессмертьи
есть мысль об одиночестве, мой друг.

Эта же мысль и в первых строках Нобелевской речи: "Для человека частного и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в предпочтении этом довольно далеко - и в частности, от родины, ибо лучше быть последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии..." Обратите внимание: все тот же, что и в стихе, длящийся от строки к строке период, нежелание остановиться, поставить точку. Всей своей жизнью поэта Бродский, постоянно говоря о смерти, словно заговаривал ее, добавляя, достраивая к каждой фразе гласные и согласные, звонкие и шипящие... Так в лесу кукушку умоляют не останавливаться, загадав, сколько же лет еще до смерти осталось.
Через восемь лет после того, как Иосиф Бродский оставил этот мир, можно сказать, что литература лишилась одного из самых жадных до жизни поэтов. И это при том, что жизнеутверждающих нот в его поэтике немного. Они - в самой поэтической ткани стихов Бродского. При этом не всегда словам, составившим поэтическую фразу, можно верить. А иначе как понять это странное окончание все того же стихотворения от 24 мая 1980 года:

Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
Из него раздаваться будет лишь благодарность.

Начало этой строфы я привел в самом начале моей заметки: "Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной".


Геннадий Кацов
Журнал МЕТРО №18, 4июня - 10 июня 2004 года

 Просмотреть видео фрагменты с вечера памяти Иосифа Бродского > > >