О поэте замолвлю слово...

Геннадий Кацов принадлежит к совершенно иному поколению московских поэтов, к иным поэтическим традициям, иной поэтической школе. Законное дитя советского литературного "андерграунда", нового "авангарда" и даже "поставангарда", с его бесконечными "тусовками" и "разборками", он, тем не менее, сумел найти и сохранить свое лицо, четко выделяющееся в пестром калейдоскопе дико размалеванных, но чем-то похожих друг на друга клоунских личин, из которых каждая нагло выставляет себя "на продажу". Переезд из Москвы в Нью-Йорк (так же, как с Юга России в Москву, либо какие-то иные перемещения в географическом пространстве) мало что изменил в жизни и творчестве поэта-авангардиста, певца и творца, эстетически преобразующего абсурд нашего бытия в явления культуры. Даже в полусерьезном, полуфар-совом стихотворении "Одиночество" нет и тени ожидаемой эмигрантской ностальгии.
Конечно, американская "жизнеутверждающая" реальность вносит новые элементы даже в выполненное, казалось бы, в классическом жанре "позднесоветского" черного юмора стихотворение "Описание трагедии", пристегивая к нему непременный голливудский "Нарру еnd". Поэт прекрасно вписывается в Нью-Йорк, как он бы вписывался в Марс-Сити ("В Нью-Йорке я место любое / украсил, как факт и как личность"), еще раскованнее сбрасывает с корабля истории всяких зловредных старикашек, вроде русского негра Пушкина или зловещего еврейского вивисектора Менделя, находит еще не найденные тайны в неисчерпаемом женском теле ("Край Китая") и даже новые, незаезженные метафоры для изъезженных вдоль и поперек поэтами-авангардистами всех стран пресловутых нью-йоркских небоскребов ("Размер ста безударных строчек небоскреба"). Обилие неформальной лексики не слишком-то коробит ко всему привыкшего
современного русского читателя Эдуарда Лимонова и Наталии Медведевой. Лагерное наследие прошлого и мафиозное "цветение" наших дней вынуждают порой прибегать к ядерному непечатному слову (а как иначе скажешь!) даже вполне респектабельную Нину Королеву, не говоря уже о богемном Кацове. И все-таки для нас Геннадий Кацов скорее не в его мальчишеском эпатаже, а в таких глубоких и серьезных размышлениях о жизни и о себе, которые мы находим в заключительном стихотворении его первой нью-йоркской книги "Игры мимики и жеста" (1994) — доверительном диалоге со всепонимающим Богом.
"Жить — здоровью вредить", — верно подытоживает свои труды поэт, к чему мы можем от себя добавить, что "писать — жизнь сокращать", однако хотелось бы пожелать, чтобы в Нью-Йорк, Филадельфию, Бостон... приезжало побольше русскоязычных поэтов, хороших и разных, классиков и авангардистов, на время и насовсем. Здесь тоже можно жить и писать. А былая эмигрантская ностальгия все энергичнее откатывается на рубеже нового тысячелетия к изрядно поседевшим, но, увы, пока так и не поумневшим "стенам древнего Кремля".


Иван Мартынов, Нью-Йорк
Еженедельная Газета МИР (Филадельфия), №499  7-13 октября 1994 года