Интервью с Леонидом Пинчевским — художником "по жизни".

Родился в 1942 году. В 1962 году закончил Академию художеств в Кишиневе. В США с 1979 года. Участник и куратор многочисленных выставок. 15 персональных выставок в бывшем СССР, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Чикаго, Париже.
В галерее InterArt на Лонг-Айленде 19 апреля завершилась персональная выставка «Групповое арт-шоу» художника Леонида Пинчевского. Название выставки и факт ее персональности вступают в противоречие, но в этом и есть вызывающая недоумение идея художника. В ней - еще одно подтверждение эпатажа как жизненного кредо во всех разыгрываемых Леонидом Пинчевским ролях: художник, вождь, йог, философ, радиожурналист, почти биржевой маклер...

- Леонид! Как человек, перепробовавший столько творческих профессий, но продолжающий оставаться верным одной - профессии художника, вы, наверное, не всегда были поняты коллегами по цеху?

- Вы правы: занятия (вернее их разнообразие), которыми я увлекался профессионально и не очень, всегда вызывали огромное удивление и подозрения у моих коллег. Художники считают, что если человек - художник, то он не может заниматься, к примеру, радиожурналистикой. Это - измена профессии в глазах профессионала. Короче говоря, хочу четко заявить: я - художник. Образ художника и понятие, что он есть такое, резко изменились за последние сто лет. Сто-двести лет тому назад художник, по большей части, был ремесленник, выполнявший определенную функцию: до изобретения фотографии любой лавочник заказывал хоть раз в жизни у художника собственный портрет, портреты своей жены или детей. То есть художники были этакие цеховые люди, выполняющие прагматическую роль в обществе. Эта роль была отменена с 1844 года, когда произошло два события, изменивших мир и напрочь изменивших классическую модель художника. Я говорю о двух изобретениях: изобретение фотографии и издание «Манифеста» Карлом Марксом.
Это предисловие я сделал, чтобы объяснить: XX век был веком авангарда, он отменял стилистику, заслуги предыдущих поколений почти каждое десятилетие, и роль художника изменилась так, что ведущие сегодняшние художники - это шоумены, их искусство является порой достаточно сложным, развлечением для интеллектуалов.

- Вы относите себя к таким художникам?

- Безусловно. Моя выставка и есть такой большой карнавал разных стилей и явлений. Она потому и называется «Групповое шоу». Обычно групповое шоу - это представление творчества нескольких художников, стилистически разных и вполне отличных друг от друга. На моей же выставке все это есть, кроме одного - автором работ являюсь я сам. И, конечно, эта выставка способна смутить умы людей, считающих, что главное - авторский почерк, к примеру, Ван-Гога, Мандельштама...

- По-моему, уже вошло в привычку так не считать. Классический пример - гений XX века Пабло Пикассо, разный в голубой, розовый, кубистический периоды.

- Не согласен: во всех его картинах Пикассо был «отцом деформации». В его работах элементы деформированы, и неважно, в более голубом или более розовом они выдержаны тонах.
На моей же выставке представлены работы от самого «деформированного» периода до работ серии «ловлэнд», которые я называю «работами о любви, сделанными без любви». В этом мой концепт. Если художники всегда рассматривали творческий акт, как акт повышенной любви, разных душевных качеств, то для меня была интересна задача написать о любви, но на уровне лаборатории. Это тщательно выписанные работы, пустые, как большинство голливудских фильмов, где все убивают друг друга, любят и ревнуют, но зрители понимают, что происходящее на экране - игра, кино, да и только.

- Вспоминается хрестоматийная сентенция Бродского: «Любовь как акт, лишена глагола». Как раз у меня нет вопросов к идее выставки, поскольку в наше время она понятна. Интересно, вобрала ли в себя выставка ваш журналистский опыт, опыт шоумена?

- Безусловно, каждая персональная выставка – это этап. Тем более, что последняя моя персональная выставка была в 1997 году. Я не устраивал за эти годы выставок, поскольку они были сопряжены с какими-то сложностями. Здесь я должен высказать свою благодарность Константину и Светлане Вайс, владельцам галереи. Они дружелюбно и с большим интересом отнеслись к моему творчеству. Выставка для меня стала праздником, а не нагрузкой, как это иногда бывает.

- В 1992 - 1994 годах в Нью-Йорке существовало объединение русско-американских художников под названием Арт-партия «Правда». Вы были одним из основателей этого объединения. Есть ли сегодня идея создания чего-то подобного среди русско-американских художников и, вообще, имеет ли смысл объединяться сегодня?

- Я хочу скромно уточнить, что был любимым вождем этой партии, которому беспрекословно и с охотой длительное время подчинялись известные литераторы, художники, и не только русские, но и американцы. В этой арт-партии за короткое двухлетнее ее существование сотрудничало свыше 300 русских и американских художников. Я считаю, что эта партия была недооцененным, но значительным явлением.
Стоит ли сегодня объединяться? Появление какого-то творческого объединения нельзя предугадать. Как и все живое, объединения возникают, рождаются и умирают. Возможно, возникнет какая-то новая партия и себя активно проявит.

- Но вы, по-моему, не «ждете у моря погоды» и почву для такого объединения готовите заранее. Несколько лет назад вы создали творческую лабораторию, на заседаниях которой выступали и присутствовали уже немало людей. Не тоска ли это по какому-то единению, сообществу?

- Нет, это не тоска. Дело в том, что мне всегда тесно в рамках одного искусства. Я долго общался с художниками и выяснил, что в массе своей это скучные и необразованные люди. У меня возникло подозрение, что вот писатели - инженеры человеческих душ - замечательные, интереснейшие и так далее. Я начал общаться с писателями, и выяснилось, что они еще хуже художников: мелочнее, завистливее и прочее. То есть все мои занятия связаны с тем, что мне интересно познавать жизнь и одна из форм этого познания - арт-партия «Правда», Лаборатория современной мысли, передачи на радио, статьи в «Форвертсе» (издание на идиш) и «Московских новостях».
Это не ностальгия, это - живая жизнь. Поэтому несколько лет тому назад мы с Михаилом Эпштейном, известным философом, проживающим сейчас в США, создали Лабораторию современной мысли, и за это время у нас состоялось около 15 встреч. Я мог бы огласить список выступающих - одно имя достойнее другого: Михаил Эпштейн, Соломон Волков, Комар и Меламид... И все это вызывало и продолжает вызывать огромный интерес.
Что я извлек из этого опыта, кроме общения во время встреч? Все наши почтенные авторы, за редким исключением, ходят только на собственные вечера, они давно не испытывают любопытства к чьему-то творчеству, им интересны только они сами. Выступит у нас такой автор на лаборатории - и больше его никогда не увидишь. На свой вечер он, слава богу, приходит.

- Как-то вы сказали, что тому же Василию Аксенову не интересны встречи, если они не посвящены ему лично.

- Вспоминаю историю. Во время беседы один из присутствующих назвал Аксенова классиком, на что собседник ответил: «Ну, если уж классик, то мидл-классик». Аксенов - талантливейший человек, но мне интересна не только творческая его сторона, но и Аксенов с точки зрения личностных качеств.

- Мы как раз затронули тему, которую хотел бы особо подчеркнуть. У вас есть немало историй об известнейших людях нашей иммиграции и деятелях культуры стран СНГ, с которыми вы встречались. Практически запиши вы все эти истории – был бы готовый бестселлер, хотя и врагов появилось бы немало. Это истории смешные, курьезные, анекдотические... Не собираетесь ли вы их опубликовать?

- Собираюсь. Эти мои истории смешны по одной причине: большая часть моих коллег влюблена в себя, и у них пропадает чувство юмора, когда дело касается их персон.

- Можно хотя бы один пример?

- Не будем называть фамилии, назовем героя просто Генрих. Встречаю я его на одной из выставок, и он говорит: «Видел сон: попадаю я на тот свет в секцию гениев. Хожу, брожу, рядом бродят Леонардо, Пикассо, Ван Гог...» Я его спрашиваю: « А кого из наших ты встретил?», на что он гордо отвечает: «Никого!»

- Вы нашли себя в разных ипостасях. И есть еще одна роль, которую вы удачно разыгрываете в своей жизни: вы прове ли 60 дней, голодая. По мне, так это подвиг.

- Великий Дюшамп, определивший лицо XX века, как-то сказал, что он исследовал все в человеческой жизни и только осталась одна область неисследованного - скука. Я с ним абсолютно согласен и исследованиями в этой области как раз занимаюсь. Если вернуться к голоданию, то уже многие годы мы с супругой занимаемся буддизмом, много лет назад я приобщился к йоге. Каждый год мы с женой проводим какое-то время, познавая себя. Для нас идея голодания - это идея очищения, а не желание похудеть. Здесь совершенно разные задачи. Самый сильный наш опыт был в 1998 году, когда мы 65 дней голодали и 65 дней из этого выходили. Правда, это было неполное голодание: мы пили соки. Кстати, через 20 дней у нас никакого желания поесть не было, но единственным желанием осталось стремление пожевать. Когда я видел жующих людей, я им завидовал. Это было единственное неудобство. Может, здесь какая-то реакция организма на мышечном уровне, во-первых, а во-вторых, нам ведь даны зубы и они при голодовке таким образом о себе напоминают, вернее, о своей ненужности. Когда наш учитель, а мы голодали под наблюдением, разрешил нам съесть яблоко, я первое яблоко ел, наверное, в течение часа.

- Есть ли какие-то мечты, которые вы хотели бы осуществить так же успешно?

- Я хотел бы прожить год в молчании.

- Вы не были бы против, если бы ваши дети и внуки испытывали такие же желания?

- Нет, не был бы против. Моя дочь, даже будучи беременной, выполняла упражнения йоги, внуки также занимаются йогой. Они вегетарианцы.

- Несколько слов о семье? У вас одна дочь?

- У нас одна дочь, тонкий, замечательный человек. Она график-дизайнер. Быть художником - роскошь, поэтому надо думать, как прокормиться, а график-дизайнер - это профессия, требуемая на рынке труда. Дочь - хороший график-дизайнер и в прошлом году пригласила меня совместно выполнить для одной из фирм крупный заказ. Я был иллюстратором, она - дизайнером. О том, сколько дизайнерских работ делается в США, говорить не буду. Их миллионы, это огромная индустрия. И вдруг в этом году наша совместная работа оказалась номинирована на Национальную премию в области дизайна. Это ежегодная премия, в области американской рекламы она приравнивается к «Грэми» или «Оскару». Всего премий десять по разным номинациям.
Что еще о семье? Мой зять программист, работал на СNN. С женой я живу 36 лет, и каждый год мне с ней все интересней. Она невероятно умный, талантливый человек. И наконец, наши две очаровательные красотки, мои внучки, шести и двух с половиной лет. Особого рода знаки сопровождают их: старшая названа в честь моей мамы, а младшая родилась со мной в один день.

- Леонид, вам в жизни удается делать то, что вы хотите делать. Есть ли еще какие-то направления, где вы уже задумали себя реализовать? И, конечно же, простой вопрос: счастливы ли вы?

- Я очень рад, что вожу самую дорогую машину (ВМW), 65 дней голодал, встречался с людьми известными и замечательными, написал немало картин и так далее. В тех кругах, где я вращался, существовал запрет и презрение к одной теме: к деньгам. В интеллигентном обществе говорить о деньгах - все равно что добровольно изгнать себя из этого общества. И вот мой последний проект, которым я очень увлечен - деньги, Уолл-Стрит. Я этим занимаюсь много часов в день. Это приносит мне колоссальное удовольствие и, вспоминая ситуацию последнего года, большие проигрыши. На самом деле, когда общаешься с инвесторами, наблюдаешь такие сильные переживания, такую драматургию, что после этого, простит меня Господь, читаешь Шекспира и он кажется пресным. Когда начинаешь понимать, что происходит на бирже - это вершина социальной жизни. Она для меня страшна и безумно привлекательна.Об этом я, естественно, не могу говорить с коллегами, поскольку я в их глазах сразу становлюсь мелким продавцом акций.

- А хотелось бы крупным?

- Хотелось бы. Что еще нужно для счастья? Однажды в буддийском монастыре, где много говорят о счастье, я спросил гуру, приехавшего из Индии, о счастье. Он был очень образованный, тонкий человек. Он сказал: «Счастье, друг мой, это самая большая иллюзия, которую придумало человечество.» И рассмеялся при этом.
Мир не таков каков он есть, мир - таков, каким мы его видим. Когда я сломал себе ногу 10 лет назад и позвонил сообщить об этом папе, мой папа спросил: «Одну?» И я сразу понял, что счастлив, ведь я не сломал обе ноги. Безусловно, быть счастливым я пытаюсь в каждый момент. И иногда это у меня получается.


Побеседовал Геннадий Кацов
Теленеделя, 29 апреля – 5 мая 2002 года