Мирного времени не бывает. Один из прочно устоявшихся мифов цивилизации о том, что есть периоды военного и периоды мирного времени — ложь. Нас обманули: всякий день определяет своих победителей и побежденных, при этом всегда есть жертвы, которых косит случайная пуля.
Наше поколение, заявившее о себе в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов, уже подошло к этой мысли вплотную: мирное время — это сказка для взрослых. В 1987 году Саша Башлачев вышел в окно, обняв планету в коротком полете с 4-го этажа. В 1991 году Цой на полной скорости направляет машину на обочину, через мгновение став легендой и сделав легендарной рок-группу «Кино». В июле 1996 года Сергей Курехин сгорает за два месяца от редкой болезни — рака сердца, убив всякую надежду на то, что поколение 80-х в самом расцвете сил. Мы уходим, что-то сделав и оставив миру идею о том, что могли бы сделать еще больше.
Поколение убеждается в своей смертности, а это уже один из признаков старения. Так, смерть Джона Леннона в 1980 году перечеркнула надежды на то, что идеи битников живут и побеждают, а немногим более десяти лет спустя самоубийства Курта Кобейна («Нирвана») и Ривера Феникса поставили точку на Поколении X.
13 марта ушел из жизни композитор, виолончелист и автор проекта «Фестиваль памяти Сергея Курехина» Борис Райскин. Он принял это решение самостоятельно, и можно только догадываться о причинах. Я думаю, здесь и личные неприятности, и неудовлетворенное тщеславие, и ощущение одиночества, возникшее еще в процессе подготовки к Фестивалю.
Боря Райскин эмигрировал из Санкт-Петербурга в Нью-Йорк восемь лет назад. Работал в симфонических оркестрах, жил в Бруклине и часто посещал концерты в манхэттенских клубах. Года четыре назад начал всерьез заниматься авангардом, что не явилось для него чем-то неожиданным. Еще в начале 80-х годов Райскин играет современную музыку, нередко появляясь в курехинских «Поп-механиках». Там он исполнял и классику, и джаз, и frее, все более приобщаясь к постмодерну и авангардной культуре.
В Нью-Йорке Боря осознал себя не только исполнителем, но и композитором. Он пишет музыку самых разных направлений, с реминисценциями из классики и классических джазовых и рок-хитов, немало импровизирует в небольших композициях, все очевидней наращивая сольный концертный репертуар. Начинается его карьера как музыканта-авангардиста. Райскин играет в манхэттенских клубах с самыми разными нью-йоркскими музыкантами, нередко выступает в манхэттенском кафе «Аnywaу» с трубачом Аркадием Кириченко (музыкант из состава московского «Трио О» 1985-1991 годов, оставшийся в Нью-Йорке в 1992 году после одного из джазовых фестивалей).
Именно здесь, на концерте памяти Курехина летом прошлого года Боря обратился к людям из различных творческих кругов с идеей фестиваля. Планировалось, что музыканты съедутся со всего мира: Ганелин из Израиля, Гребенщиков из Лондона, «Трио О» в новом составе из Москвы, Вапиров из Болгарии, Александров из Германии...
Предполагалось, что в Нью-Йорке соберутся все те, кто знал Курехина. То есть, Фестиваль должен был стать грандиозным событием как для Нью-Йорка, так и для Москвы и Петербурга. И это произошло, несмотря на то, что некоторые из приглашенных не приехали. Десятидневный фестиваль прошел с большим успехом. И джазовые концерты, и рок-группа «Аукцион», и концептуальная постановка Комара и Меламида, и выступления музыкантов самых разных ориентацией — от классической музыки до свободного джаза — именно таким по охвату событий и стилей и должен быть Фестиваль, посвященный музыканту и композитору, доказавшему в «Поп-механике», что эклектика — это вполне эстетичное действие, на равных сосуществующее с другими жанрами искусства.
Во время Фестиваля Боря Райскин выглядел утомленным и почти не улыбался. И это объяснимо: Фестиваль памяти Курехина был организован фактически одним человеком. Вся предварительная работа, беседы с музыкантами, поиск концертных площадок, связи с прессой, встреча участников, программа Фестиваля — легли на плечи Бори Райскина. По-видимому, он и сам не ожидал, что на него навалится столько трудностей одновременно. А трудности можно было предугадать: финансовая часть фестиваля была продумана плохо, помощников оказалось по пальцам перечесть. И так далее. После окончания Фестиваля я попытался взять у Бори интервью. Мы беседовали с ним в течение двух часов, после чего он все-таки не разрешил мне никаких публикаций. «Ты знаешь, Гена, ведь ничего никому не нужно!» На мои возражения Боря ответил только одно: «Я так устал!»
13 марта в 11 часов вечера я узнал о том, что Боря ушел из жизни. Известие было настолько невероятным, что поверить в его необратимость было невозможно. Как невозможно поверить в собственную смерть.
«Смерть — это то, что бывает с другими», — заметил философически Иосиф Бродский лет за десять до собственной кончины. Сегодня Бори Райскина нет среди нас, и мы убеждаемся в том, что Бродский был не прав: со смертью Бориса Райскина мы все еще один раз умерли.
Геннадий Кацов
Новое русское слово, 17 марта 1997 года
