Японский календарь

Всем японским календарям в советских квартирах посвящается

1.
В начале месяца отчитались за октябрь. Владимир Львович вернулся из командировки и обнаружил в папке "Исходящих" ту самую входящую, но как раз третьего доставили дубликат, так что Ирина Викторовна окончательно успокоилась и корректировка по извещению прошла нормально. Хотя что-то не нравилось, напряжение осталось и все испереживались, как бы Ирине Викторовне не идти к главному "на ковер", «все из-за твоей ду-ду-ду-рости," - еще больше заикался Гога и становилось ясно, что в таком тоне успокоиться бессмысленно; "теперь-то в чем дело?! - отвечал я ему, - еще скажи: в системе допусков, скажи: в системе посадок, еще скажи "в твоих глазах, смотрящих на меня..."

4.
- В твоих глазах, смотрящих на меня, - шепчу.
- Теперь я готов тебе нравиться, - пробую общаться.
Долг японского воина - владеть бусидо; японской девушки – познать истину икебаны. Японские гейши - самые хрупкие гейши в мире.
- Теперь я готов тебе нравиться в твоих глазах, смотрящих на меня, - касаюсь ее янтарной кожи, а японка который день стоит в воде, охватив руками глянцевые волосы. Двухрядка дней месяца спускается по календарю, осторожными числами касаясь фигуры японки.
- Аната, - отвечает японка на "вы" по-японски и распускаются бутоны ее сосков, - аната мне уже нравитесь, - и соски собираются в бутоны на маленькой груди, которая тянет из моего взгляда все соки.
- Какая ты, омаэ! - целую японку в четвертое ноября, - омаэ, прелесть.
- Аната хотите меня целовать? - спрашивает японка наивно и в моментальной сухости во рту я ощущаю вырванные в детстве гланды.
- Что ты со мной делаешь, омаэ! - шепчу японке в ухо,- как я хочу тебя целовать, - распахиваю на ходу цветастое кимоно и оно длинно спускается всеми цветами на пористый коричневый татами, - целовать удивительную омаэ, - обнимаю губами прозрачную мочку уха, к которой серьгой приладилось четвертое ноября, пятница, - целовать всю омаэ целиком, любимую мою омаэ, омаэ, женщину мою, омаэ.
- О-о-о, - японка кончиком языка ведет вдоль лениво припухлых губ, - аната опасный мужчина, с аната нужен глаз да глаз, - и подрагивают упругие раковинки ее ноздрей, как никогда ни у какой из безнадежных москвичек.
- Какая же у тебя кожа, омаэ, - спускаюсь от ушка к душистому очарованию горла, сжимая губами урожай водяных капель, срывая их короткими поцелуями, словно невесомые плоды.
Японка отводит голову слегка назад, и вбок, и назад, и навстречу поцелуям, и до чего празднично слышать ее быстрое дыхание, торопливое ее бегущее ко мне дыхание.
- Омаэ богиня, омаэ прекрасней богинь, божественная омаэ, - зацеловываю на изгибе горла девятое, среду, словно родинку…

9.
… и девятого прозвенел будильник вовремя, но по всему району вырубили свет, так что добриваться пришлось лезвием; конечно же, на работу опоздал, Ирина Викторовна смотрела с укоризной, а Гога так долго заикался на мой счет шутить, что обвалилась книжная полка и Верунчик чуть не откинулась со смеху. До обеда возвращали полку на место, а в обед полка грохнулась по-новой, тут зашел Владимир Львович: «Кто заказывает билеты на елку – заказывайте». Гога заказал для своих, Верунчик для двоечника Виталика, а Ирина Викторовна пошутила, что у нее двойня: дома муж и Борис Григорьев на работе, то есть я. «Вот и отлично,» - сострил записать Владимир Львович на начальницу два пригласительных.
Вечером на профсоюзном собрании упомянули о пропавшей входящей, о тщательной проработке чертежей головного заказа, в который раз - о ремонте туалетов, особенно срочно мужского, о надбавке чертежницам и отработке отгулов строго согласно КЗОТ, о том, что пятнадцатого ноября обязательно 15.
целовать сосок. Едва я приблизился губами, японка прижала мою голову крепко и слова заскользили в прерывные ее вдохи, «аната, аната» (все остальное по-японски), «аната, о-о-о, аната». Мигом протяжный стон овладел ее горлом, едва я дважды прикусил отвердевший сосок.
- Омаэ, милая, - шептал я в розовый трепетный стебелек и слова уходили в глубину ее тела, истекая волнами навстречу моим пальцам, моим ладоням, обжигая мои губы.
- Как ты такое делаешь, - сбивалась говорить японочка, качая бедрами, - как ты такое… - подымался я целовать ее веки, несравненную линию плеча, гибкую косточку локтя и возвращался

21.
в двадцать первое, понедельник, в мягкий пупок живота, в таинственный пупок, лаская чувственную спину и гладкие подвижные бока, что возбуждало девочку невыносимо, она теряла голос и извивалась в моих руках, и пропадала в воздухе, издалека напевая чистейшим контральто, так длилось всю ночь бессоницы

22.
поэтому после обеда я заснул прямо за рабочим столом, испытывая сон о себе самом, о том, как иду по желтому пляжу собирателем японских ракушек и Солнце выбелило августовское небо, а шелестящий песок отплывает от кромки воды все дальше, все спокойней собирается в тугие складки дюн, за которыми не слышно ни шороха. На пляже никого нет, только чайки бредут близко ожившими египетскими статуэтками, только небо остывает в волне и скользя зеркальным куском, мчится к берегу - и с шумом в нем пропадает, исчезая осколками пены. Я покидаю воду в поисках тени. Поднимаюсь на дюну, осматриваюсь. И в провалах песка замечаю темнее желтого песка цвет, цвет магнитно притягивает глаз, цвет становится выпуклым и уже ясно, отчего зашлось сердце, в недолгой паузе рассматриваю открытое Солнцу тело молодой женщины: левая нога согнута в коленке и как бы зависла над вытянутой вдоль песка правой, треугольник лобка все еще темней загара да раскинутые лучам навстречу руки беззащитней больше, чем не верится представлять. Я иду медленно. Ее покрытая лучистым загаром грудь мерно дышит, обо мне не подозревая. Иду медленней, ноги тонут в песке. Женские соски едва приподымаются на вдохе, а выдох все также спокоен. Она не догадывается ни о чем. Ее лицо покрыто полотенцем, рядом на подстилке лежат сумочка и часы.