Когда Полунин плачет.

«Правда искусства может не совпадать с истиной жизни, и художник может ошибаться; для искусства это значения не имеет. Картина Лукаса Кранаха «Распятие» нравится и тем, кто утверждает, что Бога нет». 

Михаил Булгаков,
письмо Советскому правительству,
29 марта 1930 г.

«Мой театр - это театр, упорно растущий из снов и сказок. Это такая свадебная кавалькада, где я стараюсь всех поженить...»

Вячеслав Полунин

Как-то в одной из галерей очень современного искусства я услышал фразу посетителя: «Я здесь не все картины понимаю». Мне тогда показалось, что если воспринять этот крик души трепетно и милосердно, то раз людям легче жить, когда они понимают картину, спектакль, стихотворение, сонату, – пусть так и будет. И я бы с большим удовольствием описал «сНежное шоу» Вячеслава Полунина, которое посетил дважды, если бы не один нюанс: я здесь не все картины понимаю. Действие в два отделения состоит из коротких зарисовок, смешных и печальных живых картинок с той самой Выставки, на которую ежедневно, с утра до ночи, мы приходим людей посмотреть и себя показать. Но возникает в конце спектакля вопрос: «Что, если Полунин не прав: и ни снов, ни сказок в его театре нет?» А есть только лирично пересказанная бытовуха, в которой у каждого свой шанс обнаружить праздник, тот самый, который всегда с тобой.

«Человек одинок как мысль, которая забывается», - обронил Иосиф Бродский, и эту его фразу я бы поставил эпиграфом к Полунинскому действу. Правда, у Бродского в этой фразе нет трагикомического нюанса, оттого сразу разделяешь впечатления Нобелевского лауреата от одиночества (кстати, Маяковский высказался еще жестче: «Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека»). Метафорический взгляд поэтов в нашем случае проникает на небольшую глубину классической мысли - о трагедии маленького человека, заброшенного волей рока в этот безумный, безумный, безумный мир.

Противоположный взгляд на весь этот житейский страх откровенно полон идиотизма: «Человек рожден для счастья, как птица для полета!» Кто сказал, что человек вообще должен быть счастлив? Помните, в известном фильме «Доживем до понедельника» строчку из школьного сочинения: «Счастье – это когда тебя понимают». Но в том-то и дело, что никто никого не понимает: ни Бродский Маяковского, ни русский татарина, ни араб иудея, ни слепой зрячего. «Радар общается с радаром, глухой беседует с немым», - в 1986 году заявил московский поэт Витя Коркия, накануне так и не состоявшейся в Рейкьявике встречи Горбачева с Рейганом.

Выход из тупика должен быть где-то посредине. В бурлеске, буффонаде, гротеске, полном soti … (жанр пьесы во французском средневековом театре, в приблизительном переводе – «дурня»). То есть, в трагикомедии, которую интересней здесь воспроизвести перевертышем: в коми-трагедии. А еще лучше – в трюгедии, поскольку трюгедия – это древняя комедия, названная так по имени героя Трюгея (у Аристофана он жнец).

В трюгедии все то же самое, трагическое, одновременно легко становится комическим, оттого над кошмарным финалом нельзя не посмеяться. «И вынув из кармана висок, выстрелил себе в голову», - так трюгедийствует обэриут Александр Введенский в начале 1930-х. Можно не сомневаться, что здесь самоубийство произойдет, но какова клоунада, как красочно прольется кетчуп, то есть кровь.

Великие мимы всегда трюгедийны: Марсель Марсо, Леонид Енгибаров, Бастер Китон, Чарли Чаплин. Их прототип - робкий персонаж с его ничтожной ролью в этом гигантском, холодном мире. Мне кажется, для «нашего человека» полунинское шоу несет в себе особый подтекст. Его герой – поседевший коверный «рыжий»; его герои – неуклюжие жители Среднерусской возвышенности, в шапках-ушанках («уши» торчат лопастями от пропеллера) и в безликих пальто. Те самые Акакии Акакиевичи, из чьей шинели вышла вся русская литература. Те самые маленькие человеки, бедствующие в бескрайних чеховских степях, опостылевшие сами себе в гоголевских петербургах, «запихнутые» шапкой в рукав мандельштамовской «жаркой шубы сибирских степей».

Помните:

Степь да степь кругом, путь далек лежит.
В той степи глухой замерзал ямщик.

Это к нему, к Ямщику, обращается такое же Одиночество:

Ямщик, не гони лошадей.
Мне некуда больше спешить,
Мне некого больше любить…
Ямщик, не гони лошадей.

И хуторок в степи, бумажной декорацией проезжающий по сцене в полунинском шоу, так же одинок. Он засыпан снегом, временем и русской традицией. Очередной «буранный полустанок» российской жизни, ее театра и литературы.

И хуторок в степи, бумажной декорацией проезжающий по сцене в полунинском шоу, так же одинок. Он засыпан снегом, временем и русской традицией. Очередной «буранный полустанок» российской жизни, ее театра и литературы.

Окончательно выпутаться из этой паутины (именно так, натягивая паутину над головами зрителей, заканчивается первое отделение «сНежного шоу») «низзя», но Полунину это удается. Его Асисяй улыбается там, где другой бы плакал, и смеется там, где циник давно бы повесился. Исторически Асисяй появился примерно в те же годы, что и рязановская киноклассика «Ирония судьбы, или с легким паром!». Фильм Эльдара Рязанова – это комедия ошибок, сумма которых приводит если не к счастливому финалу, то, по крайней мере, к надежде на то, что финал даст надежду. «Кто-то теряет – кто-то находит», - простенькая формула, в которой есть место и для слез, и для смеха. Трюгедия Рязанова и «Асисяй» Полунина родились в стране, в которой никакого просвета не ожидалось. В стране, где водка – проблема прошлого, настоящего и будущего, а хищное и коварное государственное руководство – тема вечная. Так что прикажете, столетиями плакать по этому поводу?

«Папа, когда выйдут “ушки”?» - спросила меня во время шоу Женя, моя почти пятилетняя дочь. Она смотрела на Акакиев Акакиевичей, раскрыв рот, веселилась, удивлялась и радовалась вместе с ними. Когда поседевший «рыжий» Полунин, одетый в канареечного цвета балахон и клоунские красные тапочки, трагически погибал на сцене, проткнутый бутафорскими стрелами, Акакии куда-то подевались и Женя забеспокоилась.

«Где “ушки”?» - в этом вопросе реакция на происходящее, за которой не только детская непосредственность, но и мастерство клоуна-сказочника. Да, жизнь – это и пряник, и розги, но одновременно и розыгрыш. Раз 5-летний ребенок в это поверил – значит, розыгрыш удался. Жизнь удалась, потому что в итоге полунинские Акакии обратились в “ушки”, гадкие утята к концу спектакля проросли если не в лебедей, то в меньших дебилов, чем они были на старте. А из Снежного шоу родилось нечто хрупкое, теплое и «сНежное».

Есть разные сказки и сказочники: добрые братья Гримм, жалостливый Шарль Перо, мистический Гофман, жесткий и злой Андерсен. Но только клоуну дано показать сказку глазами Андерсена, Гофмана, Перо и братьев Гримм с Карло Коллоди впридачу. Видимо, у самых лучших клоунов сегодня такая профессия – сказочник. И мало что значит, добрый он или злой, смешной или трагичный, потерянный или потерявший. Хотите в этом убедиться - сходите на «сНежное шоу» и до слез посмеетесь. А Полунин за всех за нас поплачет.

Геннадий Кацов