Dance Art: искусство жить, танцуя

В нью-йоркском Alice Tully Hall в рамках ежегодного летнего фестиваля в Lincoln Center 11 июля завершился трехдневный показ новых работ балетной труппы Shen Wei Dance Art.

Зная лишь о том, что хореограф Шэн Вэй принимал активное участие в постановке массового театрализованного представления в Пекине, связанного с открытием Летних Олимпийских Игр 2008 года, я не был готов к такому мощному, гениальному действу.
Три части нью-йоркской премьеры представляли собой не сочетаемые хореографические миры. Как и в любой постановке современного танца, концепция держалась на кордебалете, практически при отсутствии сольных партий. Естественно, и без балетных пачек, пуант и прочей атрибутики классического балета. 32 фуэте вы не увидите, даже считать не придется.
На этом сходство всех трех частей постановки кончалось. Разве что, китайские и юго-восточно азиатские мотивы, но это прилагается, как данность, учитывая происхождение хореографа (кстати, практически все танцовщики никакого отношения к желтой расе не имеют).

Re.I: Tibet
Не сразу стало понятно, чем покрыта сцена. В синей подсветке актеры передвигались по чему-то, похожему одновременно на опилки и мелкие обрывки ветоши. Короче, по аллегорическим доказательствам существования Хроноса.
Плавными, текучими движениями танцовщики разгребали Время, оставляя следы, иероглифы, широкие линии и вписанные в квадратуру сцены круги, словно полые обводы по лекалам прозрачной «офицерской линейки». Медитативная музыка кратких, оторванных друг от друга звуков прорастает минималистской пластикой танцовщиков. Тягучее, длящееся действие - азиатское по сути, по многовековой традиции, лишь подчеркивающей вечное молчание сидящего Будды, монотонность Великой китайской стены и долгий, многовековой выдох в гимнастике Фэн Шуй. Путешествие в Чайну - и обратно, в Китай. Из западной Чайны в восточный Китай – и обратно.

 

В конце путешествия сцену подмели, втянув пылесосами всю Вечность и сжав ее в краткий временной промежуток 15-минутного перерыва.

Re.II: Silk Road
Эта постановка более всего по хореографическому словарю подходила западному глазу. И уху, обученному со времен Хиндемита и Шенберга аритмичной и атональной музыке.
Только скрипка («живой» звук в исполнении Todd Reynolds) и ударные. Только тонкие колебания струны и механический ударный ритм. Композитор David Lang, видимо, любит «техно» и любителям easy listening я бы рекомендовал забыть его имя и фамилию навсегда.
Музыка потрясла, равно как и жесткая, тотальная хореография, по драматургии напоминающая коллективные массовки из Оруэлла, из толстовского «После бала» с наказанием шпицрутенами, из фантасмагорий на тему тоталитарного общества будущего. Где все есть муштра под маршевый ритм, точный ранжир и выстроенная шеренга, и где человек – винтик в системе, болтик в механизме, болванчик на плацу с заданной от рождения до смерти четкой программой.
Из многих, просмотренных мною работ modern dance, я выделил всего две общих, связующих идеи в этом танцевальном жанре:
-есть танцгруппа, она же команда, и есть творческое желание эту группу разбить, разметать, разобщить и разъять, строевой порядок переведя в хаос; второй закон термодинамики, энтропия с ее социальными и государственными производными; «идея армии, как идея крестьянского порядка» (И.Бродский), на глазах преобразующаяся в идею «казачьей вольницы», как синоним неподчинения уставу и приказу;
-есть группа и есть единица внутри этой группы; ролевые партии единиц не всегда совпадают с целью и задачами команды, нередко противоречат единству кордебалета – известная валентность пары «поэт - толпа», либо «гражданин - государство».
Что-то в этом духе я видел в постановке Алексея Ратманского . Производственная зарядка, где само собой подразумевается единство цели и строя, разваливается на глазах по воле тех, кто ушел от ритма и тем сбивает соседей. У Shen Wei участников поменьше, но впечатление производит не менее сильное, чем у Ратманского.
Особое место занимают сцены, когда в центре ритмично передвигающейся колонны один из винтиков разлаживается. При этом колонна продолжает двигаться в такт вперед, отходит, чеканя шаг, назад, вперед-назад, вперед-назад, наступая на пятки сбившемуся с ритма, едва не ударяя его в спину (вперед), в грудь (назад), в спину-в грудь, вперед-назад, назад-вперед, - и как в шатающейся, передвигающейся клетке из живых тел, а не из прутьев, внутри бьется в одиночестве человеческая единица, уже не попадая в ритм, словно неутомимым поршнем сбитая с маршевого шага соседей.

Re.III: Angkor Wat
Камбоджа. Традиционная музыка, аранжировка John Tavern фольклорной камбоджийской «Слезы Ангелов». Ноющая мелодия, с привычным эффектом, будто играют на расстроенных инструментах. Что индийский ситар, что китайский хуцинь, что камбоджийский тяпей.
И азиатский баньян. В словаре я прочитал, что баньян – форма фикуса, с наполненными воздухом ветками. Как мощные шланги, они ниспадают на землю и, врастая в нее, становятся новыми стволами. На задник сцены проецировалось фото гигантского баньяна – живого иероглифа плодородия и плодовитости – из города Angkor Wat.
Под баньяном привычно медитируют и наслаждаются философскими размышлениями. В нашем случае на фоне баньяна лоснящиеся женщины-корни, покрытые белой пудрой, выхваченные из тьмы молочными кругами прожекторов, синхронно ползли вдоль сцены и застывали мучительно белой глиной, выгибаясь ветками-руками и ветками-ногами. У полулежащих белых королев опускались и подымались дыханием животы, обнаженные груди торчали кнопками-сосцами. Зрелище очаровывало, завораживало, увлекало глаз в складки кожи, в изогнутые до невероятных изгибов суставы.
Символы и аллегории на сцене, а вокруг - пары любящие, влюбленные, любвеобильные. В круговороте жизни любви все возрасты покорны – и в заторможенных фигурах, словно в лунатическом сне забредших на сцену, являются юноша и старуха, старик и море, девушка и смерть.
Почти двадцать лет назад я смотрел в известной церкви на Lower East Side (10 St./2 Ave.), она же театральная площадка, 70-летнего легендарного Мерса Каннингема. Не помню, как назывался фрагмент: Каннингем выступал с партнером. Молодое, энергичное тело партнера и худой, с прямой осанкой Каннингем, словно ссохшийся у старинного подъезда все еще прямой атлант.
Отец и сын, жажда жизни и жизненный опыт. Юность, которая «если бы знала»; старость, которая «если б могла». Каннингем был удивителен, мелодичен, неиссякаем, вдохновлен. Я тогда подумал, сколько же смелости и таланта необходимо, чтобы в 70-т лет выйти на сцену перед публикой.
Смелость и талант нужны и хореографу, когда он предполагает вывести к рампе с молодыми танцовщиками рядом пожилых, согбенных старух. Shen Wei в конце постановки решается на такой шаг: вдоль сцены плетутся друг другу навстречу далекие от изящного балетного искусства женщины и мужчины, полуголые, с руками, свисающими плетьями вдоль бедер. Они одиноки, «как последний глаз у идущего к слепым человека». Они устали телом и душой, как участники нескончаемой массовки под звучным именем La Dolce Vita.
Они выходят к финалу символами завершения самих себя и подтверждения того, что круговорот жизни нескончаем. Наверное, это и есть Dance Art: искусство жить, танцуя. И, танцуя, умирать.

P.S. Завтра, 14 июля, а также 16 и 17, на фестивале в Линкольн Центре (Rose Theater) можно посмотреть Emanuel Gat Dance. Winter Variations / Silent Ballet. Я посмотрел на youtube. Действительно, балет без звуков музыки. В полной немоте. По-моему, стоит пойти.

Геннадий Кацов