Осенние листья

Это был, видимо, какой-то особый день «Бабъего лета», которое в Америке называют «индейским». Или, приуроченный к такому особому дню, какой-то особый вечер, который в рамках концертной программы JCC in Manhattan еще называют «Борислав Струлев и друзья».
Последние недели лета непрактичны и бессмысленны своим нефункциональным теплом, бронзовеющими закатами в собственную честь, запотевшими окнами в автомобилях, простоявших до утра у обочин и основательно продрогших.
Сколько тепла ни выделяй, все равно осень.
Все. Финита. «Очей очарованье...»
Может, потому вечер тот и удался, что лирический настрой в середине сентября всегда на пике. В конце концов, даже томные, темно-рыжие, не без грустинки тыквы поступили в продажу во всех супермаркетах.
Не секрет: ровно в двенадцать тыквы превращаются в кареты, запряженные лошадьми с темно-рыжим виолончельным и скрипичным окрасом.
Что, в общем-то, и есть «прощальная краса».
Периодически музыкальные вечера виолончелиста Борислава Струлева с друзъями по музыкальному цеху проходят в одном из залов JCC, в районе Upper West Side.
Весной в гостях у Борислава побывал израильский джазовый музыкант Леонид Пташка.
В прошедшую среду мы встретились все вместе: музыка, тексты, вокал.

Действительно, почему бы не заходить друг к другу – и так жанрово, и приватно, общения ради. Иначе ведь никогда и не встретиться.
У Льва Лосева в «Солженицын и Бродский как соседи» есть такой поучительный пассаж: «В одно прекрасное апрельское утро Солженицын выглянул в окно и подумал: «Черт с ней, с работой! Съезжу-ка лучше, поговорю с поэтом о хаотичности века сего и гармонической задаче поэзии». День будний, время утреннее, движения по девяносто первой дороге почти никакого – часа через полтора поднимался он на крыльцо Бродского...
Или нет: Бродский решил вдруг нагрянуть в Кавендиш, и – день будний, время утреннее, дорожной полиции по девяносто первой дороге в это время нет – домчался за какой-то час...
Прожив полтора десятилетия в соседстве, как Толстой и Фет, Бродский и Солженицын ни разу не встретились...»
Не получается увидиться даже у гениев, а куда уж нам, простым обывателям, с банальными хлопотами и дежурными фразами, типа no problem, за которыми частокол проблем и неизбывный цейтнот.
Так вот, в день будний, во время утреннее позвонил мне за несколько недель до вечера Борислав и предложил почитать свои тексты, а он вместе с другими музыкантами поимпровизирует.
Идея, надо сказать, не нова. И чем меньше ведают при этом друг о друге участники подобного jam session, тем любопытней результат. Знаю по собственному опыту, поскольку проходил не раз.
В итоге, программе было заявлено:

Meg Okura (jazz violin)
Vladimir Neselovskyi (piano)
Tinatin Japaridze (vocal)
Gennady Katsov (poetry)
Borislav Strulev (cello)

О том, что будет происходить и в какой последовательности, мы наспех договорились за три минуты до начала концерта.
Мне это сразу пришлось по душе.
Струлев и Неселовский начали с рахманиновского «Вокализа», что по-осеннему точно, а по месту – в духе генеральной идеи «Гения и места» Пети Вайля: великий композитор и имперский город, в котором он прожил в иммиграции. 

Затем – рояль и виолончель в «Польке» Альфреда Шнитке. Вернее, в ее более игровом варианте, в редакции композитора и виртуоза Сережи Дрезнина, который все равно остался ньюйоркцем, несмотря на то, что живет сегодня в Европе.
Неселовский после польки играл джаз, после чего Струлев вернулся на сцену и мы втроем стали импровизировать, то есть я читал какие-то тексты, а в ответ звучал и психоделический Бах, и вальс-педант в паре с астматичным регтаймом, и наконец неизменная в джемах додекафония в ее неудержимом атонально-аритмичном виде.

Владимир Неселовский

Как-то все получилось. Я всегда удивляюсь, когда вдруг, состоя в участниках, осознаешь, что мы – ансамбль. Нервная, чуткая, искренняя субстанция, которой дела нет до того, какое тысячелетье на дворе.
А потом пела Тинатин Джапаридзе. Собственную песню, посвященную Грузии, и следующую, на французском – что-то из хитов Мишеля Леграна, что-то из шелеста «бонжур-тужур», из поскрипываний шарманки и шарма французских шипящих, с декорациями в виде плавно покачивающихся теней ныне живого Шарля Азнавура и вечно живого Шарля Бодлера.

Ясное дело, кому-то может привидиться Шарль де Голль, а то и Николя Саркози, но, слава богу, я не так хорошо знаю французский.
А, как говорят музыканты, «на коду» – скрипичные импровизации Мег Окуры с песней «Опавшие листья», что совсем уже было и по французски (Ив Монтан), и по русско-японски, и по сезону.
В смысле, в его преддверии. А там уже, хочется видеть, за осенними туманами и тыквами, - очередные концерты BORISLAV STRULEV & FRIENDS.
Как Борислав мне написал в Facebook на следующее утро после концерта, почему-то в своем компьютере не имея руссификатора (вот же ж звучит «ютере – атора» - любой француз позавидует): «...mnogo hochetsya zdelaty a samoe glavnoe dostuchatsya do zritelya kotoriy prosto doljen ponyaty chto eto sushestvuet i vsegda budet radovaty. plus vodka zyr».
Последнее, для особо непосвященных, действительно водка с еврейской фамилией Зир, которая разливается рекой на всех мероприятиях, устраиваемых в честь Борислава Струлева в JCC.
И я там был. И я там пил.
И даже читал. И, хочется думать, смог dostuchatsya do zritelya.

plus vodka zyr