Репка.

Пролог.

Сел ОН меж низом и верхом: Солнце взошло, обошло и померкло.
Гордо штаны подвязал и пальцы размял: каждый затем будет меркой.
По зеркалам раскидал двойников, по эпохам, ден.знакам и пагодам –
Дедка в позе сел в смелом возрасте, чернобровый не по годам.
Зернышко в ямку пустил, будто биту - в копейку (в "банке" сорвет единицу),
тут же поскреб языком - шершавой травинкой слово у губ проросло шевелиться: "Зернышко!
Жаркое к небу прильни и к лету взойди синяками,
в пламя пусти корешок, выйди на свару с жуками и сорняками,
уйди в рост, дай ростку покинуть крахмальные твои границы:
сможет когда-нибудь Огород в тебе целиком поместиться?
Зернышко! Как Милле рисовал тебя кротко, а хозяина - крепко,
возвратись по орбитам чернозема, а по небу - Репкой."

Часть 0.

ВРЕМЯ
БЕЗ ВНЕШНЕГО ВЕКТОРА
САМОГОНОМ
С ДВОЙНЫМ ОБГОНОМ
СЛОВНО ПО БЕТОНУ...
СЕМЯ
ЧАСТНОГО СЕКТОРА
МНОГОТОННО
НЕПРЕКЛОННО
ПО АГРАРНЫМ ЗАКОНАМ...
Чернобровый
в Огород
ч
е
р
е
з
г
о
д
пришел законно

Часть 1.

Дедка братался с Репкой, но непроизводителен был этот процесс:
вроде, как папа с дочкой - хотелось бы ближе, да не позволяет инцест.
Дедка с заката на Репку восходит. Обняли руки сноп белых колосьев,
предплечье-рычаг растет, точку опоры находит ключица - рывок! Ладонь в купоросе,
мозоль сорвалась с насиженных мест и ушла, потрясенная, в эмиграцию –
дернет Дедка подернет, а следствие: не работа - дезорганизация.
Дедка считал себя, очевидно, великаном, а Репку - нерадивой пони:
тянет за хвост что есть силы, но чем дальше, тем больше не понят.
Не оседлать туловища, нашедшего рай в Земле, все напрасны усилья!
Тут Дедка подпрыгнул, подбросил себя мячиком, выискал под рубахой крылья,
взлетел, неуверенно еще и косо, сразу отмахал с испугу сотню километров,
и вернулся к Репке, не разжимая кулак, с попутным ветром.
Смотал через плечо вытянутое запястье - выкрученным бельем растянулась рука,
а Репка стоит себе якорем, как под Бородино гвардейцы Семеновского полка!
Долго вел битву Дедка, рессурсы тратя, теряя уважение к себе и силы,
если б о Бабке не вспомнил так бы и бился себе до могилы.
А вспомнил - и палец каждый, исходящий лучом из ладони, стал мерой
могущества разума над стихией природы и знаний над истовой верой.

Часть 2.

Что, Большой? По ниточке памяти выйдешь ли Бабкой?
Помощницей Дедки и верной его поцелуньей?!

Груди, как фотопленку в темном кульке, распустишь под плотной сорочкой –
пусть гладит и мажет их медом черным из ковша семиточий;
обнимешь восторженно, как кукольник последнего своего Пьеро,
(сладкими пальцами по спине, будто крем обнаруживает пирог),
распахнешь в ладони морщинкою каждой перспективы орбит:
как тебя на вершинах восьмерки укачивает и знобит!

Звезда у истока ног твоих черная – выйди матерью-тенью,
когда обовьешь дыханием кожу зверя и почку растения.
Так, заплывая ласками бедер белых в желания Чернобрового,
вскрикни жарко, вытянись судорогой звезды сверхновой.
Примет зернышко поле черное, полюса раздвинув томные, влажные -
что, Большой, оборотишься Бабкой? Вслед за Дедкой выйдешь отважно?
Станешь любимее папироски и коварнее Клитемнестры.
Дерни-подерни Репку! Выйдешь желанней невесты.

Часть 2а.

Внучка - дагерротип: Бабка в детстве.
Легка на подъем, наивна,
астенический тип с малолетства
и тяга к Дедке неявно.

Вместо грудей - зубы молочные,
но тоже кокетство к семени:
годы пишутся дочками,
внучками - дни рождения.

Внучка - орудие будущего:
снаряды из мальчиков-девочек,
схожие, словно булочки,
ей еще понаделают.

Сольются в коленной чашечке
все женские параллели:
как же я тебе, Машенька,
завидую, тебя жалея.

Орбиты планет косичками
над головой закружатся –
выплывешь ты по касательной
в глубь ледяной лужицы.

В сказке другой, Аленушка,
проснешься сестрицей-матерью:
как же теперь тебе, 3олушка,
привыкнуть ругаться матерно.

Козел твой младший брат, недоросль,
все тянет его напиться,
а ты, бедная, обрастай водорослями –
жжет ледяная водица.

Но это в другой истории,
где Бабка злая, вороною,
где ни Библии, ни Торы и
кислоту в раны хлорную.

А сегодня - коллективное действие,
вроде очередного субботника:
Репку тянут Бабка с Дедкой,
как кишки из-под кожи кортиком.

Прилипай к Бабке теплым Мизинцем,
обхвати будущее родное, рыхлое:
эти бедра, как футбол для бразильца,
это ты через жизнь рыбою.

Внучка - точкой в системе тел.
В овощ вектор ведет гравитации:
Дедка звездами тускло вспотел,
приводя Огород к ампутации.

Часть 3.

Нахохлилась. Воздух озвуча,
вбегает собачка Жучка
и красный язык бифштексом
просовывает между текстом:
"Что бицепс напрасно рвете,
на помощь меня не зовете?!"
Обиделась, ребра подвижны,
в глаза смотрит с верой-надеждой -
и ногу подняв к изголовью,
на кустик ближайший с любовью.
А клык, как Колосс Родосский,
а рык - арией из "Тоски"
и график движений, и стать
тотчас выдают в ней знать!
Знать, видно она умна,
коль бросила в басне слона –
теперь слон висит на хвосте:
ах, сколько на ней новостей!
Репей в мутной шерсти прокис
и семечко льна, словно рис,
из уха сосной проросло –
порубим сосну на весло,
построим корабль - и в море,
и в шторм, и в ветер, и в хоре:
собаку с собой заберем,
пускай сторожит отчий дом,
пускай на цепи себе бродит
и песнь налево заводит.
Зрачки как сужаются жутко!
Вот какова она, Жучка.
Она же, как русская баба,
и спит так же бдительно - в оба,
а только проснется - в дозор,
в учебу, в хозяйство, в укор!
На подвиг с такой, на границу,
в ней казнь всех бедствий таится

и нет ничего от кокетки:
пожалуй, мы с ней и в разведку,
на мирные схватки труда!
Что ж, Жучка, иди-ка сюда:
задание в падеже дательном
получай,Указательный.

Часть 4.

Кто там, в сером вицмуццире,
смело поднимает гири,
словно мерин на помосте?!
Не позвать ли его в гости?
У него здоровый вид,
он продажен, как бисквит.

За спиною носит ранец,
сразу видно - иностранец.
Знает Дедка их породу:
за "пятак" - в огонь и в воду.
Не до жиру - быть бы живым,
спорт у них предмет наживы.

Иностранец в русских сказках
появлялся в разных масках,
но чтоб так на вид здоровый –
прецедент почти что новый
(разве вспомнить, почем зря,
тридцать три богатыря?).

Прежде гангстер заграничный
смахивал хвостом яичко,
наше русское, крутое,
не простое - золотое,
и зажав в зубах кинжал,
в свой Чикаго убегал.

Плел там мелкие интриги,
ввел террор в надежной Лиге:
гнусен, как чужие дети –
дай лишь Сакко и Ванцетти!
Золотые их тельцы
не годятся в молодцы.

Но,покинувши свой хаус
мистер-твистер-микки-маус
в нашей сказке по сусекам
побродил - стал Человеком:
голый, как утюг, амбар
урезонил Супер Стар.

Общепит познал и голод,
знаменитый русский холод!
В общем, нашим стал наружно:
звать его Мышка-Норушка,
он нашел себе друзей -
даже есть средь них еврей.

Пусть же Дедке он поможет,
хоть противна его рожа!
Коль наметилась обновка
в между нами обстановке:
"Слышишь, Серый, не робей!
Подсоби-ка, джаз-о кэй.

Мы за дружбу разных наций
и за негров на плантациях!
Фрэнд, гуд бай, иди сюда –
миры-миры навсегда!
Янки, гоу хоум в Бонн:
это значит - Репку вон!

Вытянем - пойдем на ужин,
поведем тогда и дружбу!
Обойдемся без спагетти
и лягушек в винегрете:
вам от наших, от щедрот,
суп из редьки и компот.

Выкинь разные там бредни:
становись последним, Средний!
Смело в очередь за Жучкой,
брось банановую жвачку:
не допустим сей конфуз –
вытащим из тары груз!"

Часть 5.

В это время, как кристалл,
над планетой Кот летал,
заплетаясь в черный ветер:
глаз зеленый ищет вечер,
шерсть рассыпана картечью
и плывут буграми плечи
в сети радиоусов –
вечность бродит колесо,
колесо мгновенье бродит,
низа-верха не находит,
проседая в черный грот
(камерно зевает Кот).
Растворившись в "мяу" зыбком,
Кот не выдавит улыбку:
мягко лапой черной машет,
свой полет узлами вяжет,
вылетая в ночь котенком,
бронепоездом, ягненком,
или, помня свою небыль,
остановится вдруг небом –
костным мозгом стынут вехи,
костью пробивая веки.
Кот, как Мерилин Монро,
весь рассчитан на добро:
хвост - трубою трассы БАМа,
контур - четче телеграммы,
но такой же ваш, как наш,
как туннель через Ла-Манш;
если взять особый ракурс –
Кот взмахнет клешнею рака
или вытянется шея,
автокраном хорошея.
Выворачиваясь внутрь,
Кот разматывает утро
и хребет сгибает плетью,
проседая в лунном свете:
вдоль по полости луча
тень стекает, горяча;
прорастая в стог стаканный,
преет колос Безымянный,
пахнет серой и травой –
Кот спускается домой,
воплощаясь в уши, лапы,
в кошку-маму с кошкой-папой,
грозен лик его и рыж!
Тут же Кот пугает Мышь,
Мышь кусает торс собаки –
Жучка воет, будто в драке:
зубы выпали наружу,
отразились в темной луже,
вынырнули без разбора
белой матрицей забора,
окружили Огород,
словно это бутерброд –
вот-вот челюсти сомкнутся,
овощи с орбит сорвутся
и земля накроет хлебом
масло солнечного неба!
Внучка ручки раскидана.
Как под током задрожала:
напряжение - на Бабку,
Бабка по супругу - бомбой!
Был прицел предельно точен –
Дедка дернуя, что есть мочи,
по Земле круги пошли,
встали, в колесо вошли.

Эпилог.

Разлетелись пальцы от Дедки по орбитам кто куда.
Репка повисла над свежей воронкой, а над ней выгибается радуга.
Репка корни вращает и корни разворачивают сочный шар нитяной:
так становится овощ то Солнцем для Дедки,то очевидной Луной.
Дедка вниз головой кружит вокруг Репки спокойно и мечтательно,
сосет папироску и растет на лице его черная борода обязательно;
крутит сальто свободно Дедка, усмехаясь загадочно чему-то личному:
аппаратура работает нормально, настроение отличное.
А за ним по орбитам сферическим плавают вокруг Репки белой
все домашние, фотогеничные, как Гагарин, отважные и смелые!
Чтоб кружиться радостней и быстрей, притягивают локти к телу,
поджимают к подбородку колени, сохраняя режимы "термо",
вытягивают губы, образуя их, как влажную оболочку,
обволакивают губами фигуру, функции организма, жесты его и прочее.
Словно глобус, важно планирует Жучка, а Внучка что пузырь водяной,
Кот чернеет шипящим ядром, будто перед прошедшей войной,
а за ним иностранец серым шаром парит, раздутый гелием –
в дальний угол его от печки, чтоб знал, как связываться с русским гением.
С тыла у Дедки спокойно: смотрит Бабка как домостроя проходят полеты,
а сама незаметно украдкой набавляет еще обороты.
Какой русский не любит быстрой езды да полета высокого –
разлетались Дедкины пальцы кто орлом вокруг Репки, кто соколом,
траекторией колеса то меньшего, то великанского над Огородом кружат
и овощ центростремительный им достаточно верно служит.

Геннадий Кацов