МИФЫ НЬЮ-ЙОРКА: История с географией.

Часть шестнадцатая. Нью-йоркский житель непростой

Несмотря на расовые и финансовые разногласия в городской среде, Нью-Йорк продолжает развиваться и крепнуть на глазах. Если в 1730 году городское население составляло 9,000 человек, то через тридцать лет количество жителей увеличилось вдвое, а в 1772 году нью-йоркцев уже насчитывалось 22,000 (приятно отметить, что при таком количестве народонаселения, одна таверна приходилась на 55 человек). Очень быстро Нью-Йорк обогнал по уровню развития и Бостон, и Филадельфию. Кирпичные здания строились по лучшим лондонским образцам, церковь Святого Павла на углу Бродвея и улицы Фултон была завершена в. 1766 году, а городские власти всерьез занялись наведением чистоты и порядка. Были введены ночные патрули - по два народных дружинника от каждого квартала. Пожарная служба, в отличие от полицейской, была в те годы поставлена еще слабо - два набора противопожарного оборудования, доставленные из Лондона в 1731 году, никак не могли удовлетворить городские нужды, тем более, что профессиональная пожарная команда сформировалась только в следующем столетии: весь 18 век в противопожарном деле участвовали городские волонтеры и любители "приключений с фейерверками".
Нью-Йорк жил с огнем в дружбе и по принципу "пока гром не грянет". Когда же грянул гром - сгорело пол-города в одночасье. Но это уже история из ближайшего будущего, а пока остановимся на том, что пожарное дело было поставлено из рук вон.
В отличие от торгового. По крайней мере, пять рынков оперировало в Нижнем Манхэттене. Самые из них известные: Meal Market на Wall и Pearl улицах, и Oswego Market на Бродвее. Торговый Нью-Йорк приобретал все большую популярность, что давало и свои отрицательные результаты.
Кто такие были нью-йоркцы в середине 18 века? Известная в те годы поговорка: "Хочешь, чтоб тебя надули - поезжай в Нью-Йорк,"- говорит сама за себя. Жизнь рядового нью-йоркского жителя была скупа и однообразна: напился-украл-в тюрьму. Не всегда в тюрьму, не всегда украл, но напился - непременно. Распорядок дня не менялся на протяжении десятилетий: ранний подъем, выход на ярмарку, оболванивание заезжих провинциалов и поход на вырученные деньги в таверну - хотя походом это назвать трудно, поскольку таверну легко было найти на любом углу. А уже в тавернах нью-йоркцы просиживали остаток дня и полночи, просаживая оставшиеся тугрики. Иными словами, социальная жизнь и была для нью-йоркцев их работой и учебой. Дело дошло до того, что когда в 1754 году был основан King's College (ныне Колумбийский университет), не нашлось ни одного нью-йоркца, которого можно было бы с легким сердцем рекомендовать в профессорско-преподавательский штат.
До King's College дети представителей среднего класса обучались у частных учителей, которые прибывали в Нью-Йорк из Бостона и Филадельфии. Для вновь созданного колледжа преподаватели также были набраны из этих городов. Об интересе ньюйоркцев к высшему образованию говорит хотя бы тот факт, что при разработке проекта постройки Колумбийского университета не нашлось ни одного благородного горожанина, который захотел бы на это дело ссудить деньги. Университет был построен на дотации Trinity Church, которая одновременно была и землевладельцем. Кстати, Trinity Church до сих пор является крупнейшим лендлордом в Манхэттене - еще в 17 веке отцы церкви приобрели участки земли на острове Манхэттен и с тех пор не продали ни пяди, сдавая площади в аренду.
О "благородстве" нью-йоркцев можно говорить часами, поскольку одному Богу известно, каким образом этот город избежал участи библейских Содома и Гоморры. Даже на решение вопросов первой необходимости Горсовет не выделял денег. Медицинская помощь находилась в самом зачаточном состоянии -только в 1791 году был открыт первый New York Hospital. Что говорить о медицине! Простейшая проблема прокладки водопроводных труб решалась в городе на протяжении столетий. Жители брали воду из собственных колодцев, или же покупали у дистрибютеров с Tea Water Pump, расположенного в северной части Манхэттена. О нью-йоркцах сложилось следующее мнение:" Думают о своем кармане, но никак не о душе." Понятно, что из Бостона (крепкая пуританская община, члены которой неизменно думали о Боге, писали романы и были с небесами на "ты") смотрели на Нью-Йорк свысока. Побывавший в 1774 году в Нью-Йорке Джон Адамс так характеризует манхэттенских аборигенов:"Говорят они громко, быстро и одновременно... Если они вас о чем-то спрашивают, то едва вы начнете отвечать, вас перебьют на третьем слове - и больше вы в разговоре не участвуете." Хотя, немало было наговоров понапрасну. В 1754 году открывается нью-йоркская библиотека, начав свою историю с одной из небольших комнат в City Hall. Первый театр открывается в 1732 году, но постоянный репертуар и расписание премьер удается наладить лишь к 1750-ым годам. В 1753 году манхэттенцы были потрясены: открылся театральный сезон показом спектаклей труппы Hallam Company из Лондона.
- Что сегодня у нас в театре?- спрашивал один посетитель таверны у другого.
- А черт его знает,- отвечал посетитель таверны, удивляясь самой постановке вопроса.
- Зря ты так,- укорял вопрошавший, наливая в который раз "по последней". - Культура все-таки. Некоторое время театр пустовал, хотя нью-йоркцам и было интересно подчеркивать во время бесед свою заинтересованность в этом вопросе. Только по прошествии нескольких лет, места в театре начали заполняться, поскольку пить в театральных ложах не возбранялось.
Ситуация с архитектурой, музыкой, живописью была, примерно, на том же уровне. В архитектуре главенствовал грегорианский стиль, и новые дома воссоздавали в памяти у всякого приезжего знакомые очертания лондонских кварталов. Из живописных жанров, серьезной популярностью пользовался портрет. Самыми известными портретистами были Роберт Фик, Бенджамин Вест и Джон Копли. Желание иметь собственный портрет понятно и поощряемо: по-крайней мере, именно так нью-йоркцы приобщались к высокому и вечному. Не обходилось и без накладок: если портрет не нравился, художнику могло прийтись худо. Нередки были случаи, когда какая-нибудь пьяная рожа, выпучив красные глаза и все больше синея носом, гоняла художника по городским переулкам, держа в руке собственный впечатляющий портрет. Художник-реалист давал деру, на собственной шкуре ощущая, что значит искусство, которое требует жертв и непонятно народу. Если же говорить о музыке, то ее любили, особенно к вечеру, во время коллективных завываний и всеобщего ора в тавернах. Обращались с музыкантами без особого почтения и просьба поиграть нередко звучала в знакомом всем нам стиле:"Эй, "Мурку" давай!" Т.е. культура входила в город явно не при участии музыкального искусства.