гюставфлобер

Дождь начался с мелких капель и маленький мальчик, выбежав на дорогу, собирает капли в ладони, смотрит вверх и счастливо улыбается. Дождинки словно задумываются перед тем, как упасть в ладонь. Они замирают в сыром воздухе, пауза длится так долго, что в зазор между каплей и раскрытой ладонью можно разглядеть и Александрийский маяк, и колоннаду храма с застывшей на пьедестале колонной Помпея, и регулярные городские застройки с парадной Александрийской библиотекой. Капля падает на поверхность ладони и растекается по ней акварельной лужицей, в которую погружены призраки затонувших в Александрийской бухте жилых кварталов, катакомбы Ком-эль-Шукафа юго-западней от Помпейской колонны, и пепел Библиотеки – она носила бы имя греческого поэта Константиноса Кавафиса, если бы не пожар, не история, не пожар истории. Мальчик не понимает своей сопричастности этим странным городу и миру, но ему радостно оттого, что в Александрии идёт дождь, что в центре эллинистической вселенной есть жизнь, и она прекрасна. И в ней не одиноко, потому что падают капли и дождь всё ещё продолжается. 

Перед ливнем на небе появились торжественные громадные облака и Рим утонул в сером тревожном воздухе. Альбий Тибул во второй элегии назвал этот город Вечным, и ливень прекрасно понимал, с чем он имеет дело. Он ударил мощными семью потоками по холмам, залив жилища на Палантине, Виминале и Целие, источив камни храмов на Капитолии и Квиринале, сравняв с уровнем Тибра Авентин и Эсквилин. Ливень завис над Сервиевой стеной, став её продолжением, и подобно водопаду, застыл в вертикали. С центра Форума это выглядело гигантской плоскостью аквариума, за которой облака нависли тяжелыми грязно-синими кораллами. Над ними появился акулий плавник, как предвестие акулы, и его контур был освещён короткими неоновыми вспышками. Вслед за ними гром выбрасывал ужасающие звуки мощностью в сотни симфонических оркестров. Плавник акулы озарял на мгновения небо и оно заглатывало городки Марсового поля, вдоль Апиевой дороги, за Порта Капенa, подбиралось к вечному Пантеону и топило в сплошных ливневых струях грандиозные римские термы. Все, кто был свидетелями этих осенних мистерий, ощущали свою малость и свою, в то же время, неявную роль в этой нескончаемой пьесе. Купол Собора Святого Петра стал зеркальным, отражая игру великанов-лицедеев, и можно было любоваться этим часами, сутками, всю жизнь, постепенно осознавая связь собственной малости с невероятных размеров Колизеем, который был всего лишь отражением небесного Колизея, как и весь Рим, ставший отражением вышнего Града.

Снег опустился на Пирнит и Пендели, уже занес вершину Эгалео и подбирался к Имитосу. Ветер нанёс сугробы на мраморные ступени Парфенона, выбелил Акрополь, одел в саван Афину Парфенос, отчего статуя Фидия только выиграла в серебрянных январских лучах. Молодая афинянка из Керамика бросала снежки в низкорослые оливы, чьи ветви напоминали праздничные белоснежные гирлянды. Казалось, что все Афины, все жители города – в гостях у случайной для этих мест метели. И будто гости собрались за накрытым шуршащей скатертью столом, и сейчас начнётся пир, возникнет театральное действие, в котором юный бог Дионис делает людей счастливыми, Тантал расплачивается за все земные прегрешения, Сизиф, сын бога ветров Эола, принимает кару богов и им не за что больше никого наказывать, а Афину Палладу можно безгранично любить за воинские утехи. И какое счастье, что есть на свете Афродита – прекрасная, золотоволосая богиня любви и красоты. От этого становилось на душе спокойней, и чувство защищённости афинян не покидало.

Зной стоял везде уже несколько недель, торжественный и печальный, как памятник Неизвестному солдату. В который раз вспомнилась фраза Флобера: «Богов больше не было, и еще не было Христа, это единственный момент, между Цицероном и Марком Аврелием, когда человек был одинок». В жару, на солнцепёке, куда и не выйти по своей воле, одиночество неиссякаемо и лишь увеличивается, торопясь за столбиком ртути в термометре. Август испепеляет, оставляя ожоги и руины.

Миражём появляется на опалённом небе маленький мальчик: он радуется дождю – этому майскому явлению счастья на земле. Мираж мутнеет, подёргивается мелкими волнами. И исчезает. Никогда не будет этого мальчика, и того дождя в детстве не будет, и всё это уйдёт навсегда с чьей-то ушедшей памятью. Когда-нибудь. Тот самый мальчик, конечно, не догадывается, что это и есть одиночество. Единственный момент, когда человек был одинок. И будет. Мальчик ещё не представляет, что этот момент теперь продлится вечность.

08.05.2016