И ты, Капернаум...

- Пойдем, - позвала меня Мария и, незаметные, мы оставили кают-компанию.
- Как ты живешь? - Мария ласкова так, что хотелось сразу выразить все наболевшее, годами исстрадальное. Мы сидели в крохотной, высвеченной наружу каюте. В полупустой каюте из койки и одного стула.
- Так как-то, - взял я ее ладони в свои и опустился губами в драгоценный их холод. - Это разве жизнь, Мария! Совсем никуда жизнь катится, Мария дорогая, совершенно невпопад: работа, дом! Там - заводская бригада, тут - Вера! А женат я, Мария, ох и пусто женат, - печалился я круто.
- И я ведь невеста, - сопереживает Мария.
- А Вера! С ней же размышлять не о чем, Мария, - шептал я и одиночество прокалывало грудь. - С каждым подозрением ежевечерне. Скука! Если б ты только знала, Мария, только б ты поняла, Мария, какая же это скука! - И жених мои - Ганс.
- Рыжий, - спросил я, расстраиваясь наверняка. - Теперь ясно, отчего Ганс ревновал нас ублюдками. - Ганс подходящий жених, - завораживала голосом Мария. - Разве что капитана боятся больше.
- Повезло Гансу, - готов был уже я расплакаться, - и капитану повезло, Мария! Какая же тоска.вокруг, милая моя, - я целовал ее в шейку тонюсенькую.
- Бедный мой Миша, ах, Миша мой бедный, - ласкала меня Мария по плечам, словно отпускала в детство по-матерински.
- Вот так и живу, желанная моя, - я отстегнул перламутровую пуговичку на зеленом платье и дотронулся взглядом до девичьей груди с совсем не по-людски голубым прозрачным сосочком. - Но ведь не убиваю никого, жене не изменяю, не краду всякую хреновину как заведенный. Как надо словно живу, - я касался пальцами ее спины и слабела Мария, и губы ее разошлись открывать дыхание.
- Совсем никого не убиваешь? - подозревала меня Мария, взволнованно вздрагивая веками.
- Два яблока принесу тебе, Мария, - я расстегнул еще одну пуговичку на ее платье и языком слизал возбужденную пипочку сосочка. - Одно яблоко червивое, другое - нет. Какое стала бы есть, Мария? - Никакое, - выгибаясь всем телом, выдохнула ласточка моя, пташка моя драгоценная. - Я вообще яблок не ем.
- И правильно, - целовал я обе ее груди, - никакое из живого нельзя есть: ни убогое, ни здоровое. Ибо любовь твоя к их жизням - единственная, может, их благодать перед смертью их.
- Нельзя так, чтобы никого не убить, - томилась от моих поцелуев Мария. - У нас если днем не убьешь, так к вечеру - обязательно, ах, Миша, что ты делаешь.
- Раздеваю тебя, хочу тебя, Мария любимая, - шептал я над ней, раздергивая оставшиеся пуговички. - Два сына у отца, да надобно одного лишить жизни. "Возьми мою жизнь, - говорит Старший сын, - я совсем худой стал, не протяну долго." - "Нет, - перебивает Младший, - отыми ее у меня: я вона какой толстый, после нам двоим не прокормиться." Как быть отцу, Мария? - трогал я мягкий ее живот, упивался тончайших оттенков кожей на пленительных бедрах.
- Убить худого, все равно ему, - глотая звуки, расстегивала мою рубашку Мария и целовала мои губы, плечи, руки, прижималась ко мне тончайше.
- Убил отец худого, а затем и толстого убил, - я гладил ее стыдливый лобок с хрупкими завитушками волосиков, сосал их ароматное зелье и пил, пил яд обезумевшего ее междуножья. - Потому как зло ведет за собой зло и ни к чему затем покаяние. Только любовью спасаемы дух и душа наши.
- Только так, - обнимала ногами мои ягодицы Мария, - только так, - и откровенно дрожала похотливой дрожью. – Что ты все притчами да притчами, нежный мой? - подалась ко мне Мария.
- Притчами оттого, Мария милая, - я приподнял ее за талию и вводил истекающий пагубой член, - чтоб входила ты в суть вопроса, чтобы вольною к истине подошла.
- К истине - это хорошо, это так хорошо, Миша любимый, - шептала Мария, - это просто замечательно - в суть вопроса.
- Братья и сестры вокруг, - производил я осторожные плавные движения и прекрасно застонала Мария, прикрыв безвольные веки, - и только любовью роднимся мы. Никто никого не обманет.
- Только так, - удивлялась Мария. - Но ведь тогда, - восхищалась Мария, - и не прелюбодействовать? - застонала Мария.
- Совершенно верно, Мария милая, - целовал я ее губы.
- Так может быть, тогда и красть нельзя? - спросила она сквозь восторженные стоны. - У нас все крадут. - Что ты, что ты, что ты, - отвечал я в такт с движениями тела. - Не укради ни-вка-кую, Ма-ри-я, как-так-можно-милая! - говорил я в ритме ускоряемых наших движений.
- Я так и ду - ма- а - а-ла, Миша - ах – ах, Миша -ша - ша! - сразу поняла меня Мария. - Светлый ты чело-ве-х-хых-хых! - прижималась ко мне теперь безумная Мария.
- Да, да, Мари-ий-йя, - пытался объяснить я очевидное. - Неукради! – дрожал я в Марию.
- Да-да-да, - повторяла она, как заклинание.
- Неконокрадствуй! Неказнокрадствуй! - мотал я головой, испытывая необозримое наслаждение. - Родителей по-па-ай-чи-та-тай!
- Да-да-дай, еще-дай, да-дай-еще-ще-ща, - обнимала меня Мария совершенно, - как ты, милый! Как ты! Ты как бог, ты как бог, - понимала меня Мария.
- Не посягай най чужую! соб-ствен-нно! на! сть, - уже невыразимо был я высоко. - Неелжесвидетельствуй-уй! ой! ой, айй, йяй!
- Не лжесвидетельствую-уйю, - догоняла меня Мария. - Нелжесви! нелжесвя! связь!!! Связь… Я связистка, йя шпионка в твойей страйне, Ганс, них ферштейн, пытай меня, Ганс, крути мне руки мразь, сволочь, дрянь, пытай меня, герр Ганс Штокман, выпытывай явки, пароли, мсти мне, пытай меня, суку, сучку, яйки, курки, мамки, мамка твоя курва, Ганс зи дойч, бей меня мамка током, бей меня мамка, мамочка, мамочка, - стонала подо мной Мария.
- Скажешь, все скажешь, сука, сучка! - умолял я ее в симфонии оргазма. – Будешь колоться? Колись - явки, пароли, имена, оргазмы, колись, гансово отродье, колись тебе говорю.
- Нет! - кричала Мария. – Что ты со мной делаешь, что ты делаешь, о-у, нет! Нет! Не прелюбодеяюю, - догоняла меня Мария,- аю, я-ю, я лю... я люблю тебя, Миша, ты мой, Миша, бог мой, Миша, ах, Миша, ах, бог мой, Машиах мой! — стонала где-то внутри меня Мария, и сладостными толчками истекал я в нее по капле, совсем терял всякий смысл, кроме этих безудержных блаженных толчков.
- Мария, что ты, девочка милая, - целовал я ее волосы, бессильно опустевшее тело. - Никуда от тебя не уйду. Что Вера, когда есть ты, Мария! Что Вера, ну что?! Я останусь с тобой, - обнимал я трогательно и ласкал ее бережно.
Сзади прозвучал беспокойный ропот.
-То есть? - задал вопрос чужой голос.
Я оглянулся.