Итоги

У памяти лишь остаются фрагменты,
Как с краю флажки горнолыжного спуска,
Как кадр невидимый у киноленты,
И как неслучайные в грядках капустных
Младенцы, грядущее время поскольку
Всегда настоящее, ибо без фальши,
Его не удастся построить по стойке
В военное «смирно!», отправить подальше,
Как прошлое; даже не как в настоящем,
В грядущем отсутствуют все варианты,
Пока его нет, и сыграв как-то «в ящик»,
Ты к истине ближе, чем к песне ваганты.
Да, память? Подвластная искренним чувствам,
Как масса героев в неназванных драмах,
Как что-то, теперь и не вспомнить, на спуске,
Как ряд «тчк» с «зпт» в телеграммах,
Как все подлежащие к слову «нирвана»,
Что мне не собрать никакими трудами,
Как пара обмылков, оставленных в ванной,
Которые там остаются годами.

12.31.2013

Литературно-музыкальная композиция

Все то, что кругу в кайф, квадрату – смерть.
Зима себе и жертва, и палач,
И снег нередко вызывает смех,
А присмотреться ближе – даже плач.

От неба все надежды на земле,
Все тяготы и женщин, и мужчин.
Ты думаешь, читая: Ф.Рабле,
А прочитав, уверен: М.Бахтин.

Музыкальная пауза. П.Чайковский, «Вальс цветов»

Казалось бы, вот предстоит «еще»,
Но вдруг подходит худшее – «уже»,
И как не надувай в дальнейшем щек,
Во всех закончен смыслах твой «прожект».

Что белому пятно, на черном – в тон,
И все не зря, при том, что в общем – зря:
В ушедших числах – декабря урон –
Все будущие знаки января.

Музыкальная пауза. Л.Бетховен, «Лунная соната»

Все, что для «нечто» – плохо, хорошо,
То у «ничто» не вызовет причин,
И как бы день сегодня ни прошел,
Здесь важно, с кем об этом помолчим.

Все, что молчанью благо, речи – жуть.
Снег покрывает птиц на проводах,
Уже не-птиц. И, как когда-нибудь,
Уже не-снег, а талая вода.

Музыкальная пауза. Д.Шостакович, «Песня о встречном»

12.29.2013

"2013"

Он погостил, и он сейчас уйдет.
В последних числах уходящий год
Уже в обузу и совсем растерян.
Он выйдет за порог – и пропадет.

Пока же он кровать свою застелит,
Поговорит на кухне о потерях
И бросит на будильник взгляд мельком,
Хоть уходящие часам не верят.

Так ни о чем и, в общем, ни о ком,
Прокашляв непривычный в горле ком,
Он поведет прощальную беседу,
Допустим, с отражением вдвоем.

И посидев минуту напоследок,
Простится окончательно к обеду,
Чтоб к полночи уже совсем уйти
С улыбкой, мол, карету мне, карету!

Куда теперь ему себя нести,
Себя – от них, от нас, от вас? И стиль
Прощения, хоть нету виноватых,
В прощании с несказанным «прости!»

Как будто расстается каждый атом
С собравшимся в дорогу младшим братом,
И проводник его за дверью ждет.
И – как его – патологоанатом.

12.28.2013

Цикл

Пусть обморок, пусть что-то вроде сна:
Холодный пол и кафель коридора,
Одно из мест, где посылают «на...».
И ты не ждешь, когда пошлют повторно.

Свет лампочки, как светлячок ночной
Под дальним потолком; в слюде проема
Оконного – чернеет глубиной
Все, что привычно ощущать вне дома.

Почти по сто шагов на каждый вдох –
И все невероятней каждый выдох,
Но сколько бы ни стоило трудов,
Ты, ускоряясь, приближаешь выход.

Вдоль стен идет покадрово кино,
Что боковым рассматриваешь зреньем,
Кого-то сразу узнавая, но
Оно идет с безумным ускореньем.

И ты, не в состоянии идти,
Вдруг падаешь на санки – ниоткуда
Они возникли на твоем пути
С естественной сегодня верой в чудо.

Вперед ногами, ощущая наст
На каждой кочке, по дороге прямо
Везет, как в детстве каждого из нас,
Тебя сейчас не папа, и не мама.

Потом спина уходит в пустоту,
И так легко, и так слегка морозно,
И ты лежишь, теперь уже по ту
Губительную часть метемпсихоза.

Лишь имя беспокойным светлячком
Под потолком мерцать вдали осталось,
И вновь под ним ребенок босиком
Стоит. Затем пойдет, чтоб встретить старость.

12.25.2013

Остановившись у балкона снежным утром

Стул на балконе по сезону пуст,
Но, выделив его с утра из фона,
Ты сам определишь шестым из чувств:
На нем сейчас, должно быть, Бог балкона.

Как и свое творенье, формой прост
Настолько, что ничто не покрывает,
Он сон в дальнейшем, как сказал бы Фрост.
Чей лес за ним, никто теперь не знает.

12.23.2013

Предрождественское

В бесконечном грядущем мы будем с тобою равны,
Не имеют значения разница в возрасте, в датах,
Там все также стоит предрождественский запах сосны,
Неизменны застывшие стрелки внутри циферблатов.

Бесконечность и есть без конца повторяемый миг,
Что был прожит в любой из когда-то помянутых комнат,
Где все стерты страницы веками читаемых книг,
Чьи сюжеты, как жертвы случайной аварии, в коме.

Там, возможно, и это нельзя не учесть, имена
И другие, и к этому надо готовым быть, лица:
Чтоб друг друга узнать, повторяй «рождество» и «сосна».
Правда, если молчать, все-равно это все повторится.

12.23.2013

Общий вид крупным планом

Вид из окна на тихий городок,
Который не дано представить тише:
Дорога вдоль окраин на восток,
Да памятник при мэрии – вещдок
Во славу местным подвигам и иже.

Воскресной службы колокольный звон,
Объемный и не громкий, как обычно;
Корейских прачечных привычный фон –
К «Макдональдсу» с трех-четырех сторон –
Что в наше время выглядит логично.

На площади у школы пустота.
Шериф в машине наблюдает Вечность,
Похрапывая. Мальчик просто так
Гоняет в сквере рыжего кота,
Покуда не наступит долгий вечер.

Открыты и «Старбакс», и магазин.
Считает под заказ развозчик пиццу,
Пока к заправке подвезли бензин.
Здесь вместо следствий длинный ряд причин,
И ничего здесь больше не случится.

Теперь рассмотрим трещину в окне –
Она ведь существует неслучайно,
И сквозь нее все тот же белый снег,
Все тот же городок, и как во сне
Она преобразует все печали.

В ее витражной плоскости дома
И площади, «Старбакс», бока цистерны
От бензовоза, – словно бы с ума
Сошли, и разноцветными флома-
Стерами выведут ландшафт из терний.

В окружностях, в отрезках вдоль стекла,
Что создают божественный орнамент,
Наружные детали, как смола,
Налипли, и теперь раскрытый клад
Сродни пейзажу даже именами.

Все частности собой соединив,
Стекло благодаря одной из трещин
Какой-то неземной цветной мотив
Воссоздает, и вслед за ним шериф
По доброму руладой храп расплещет.

Как собранный в сплошной калейдоскоп,
Провинций дух воспрянет, и по крышам
Пройдет с такой неведомой тоской,
С такой надеждой, с верою такой,
Что будет в вышине теперь услышан.

И так легко, шутя преобразит
На зависть всем ученым и умельцам
Тот городок, что даже стоматит
Везикулярный больше не грозит
Здесь ни котам, ни в прачечных корейцам.

12.22.2013

То, что ему предстоит

Он спокоен, как многие, может быть все,
Кто с ним вместе на этой же трассе,
Кто по встречной, сейчас от меня, полосе
Так же путь отмеряет без страсти.

Вероятно, в салоне то шлягер звучит,
То фри-джаз, то волна классик-рока:
Он не ведает, кто с ним на встречу спешит
Волей неотвратимого рока.

Миль под семьдесят; в сером окне боковом
На мгновение вытесан профиль,
И легко под мелодии радиоволн
Он представит, что все вокруг по фиг.

Я ловлю его взгляд безуспешно, один
Миг меж нами – и ровно настолько
Он уже далеко от меня позади
По дороге промерзшей и скользкой.

По дороге, чей воздух намеренно пуст,
Чтоб вниманье расслабить ведомым:
То, что встречному будет неведомый спуск –
Для меня прежде было подъемом.

Он в том самом грядущем, что мне предсказать
Легче легкого, ибо оттуда
Я вернулся, и две-три минуты назад
Кузовов видел грязную груду.

Там под десять дымящихся автомашин,
ДТП в беспощадном разгаре,
И нет в мире каких-то особых причин,
Чтобы спасся мной встреченный парень.

Там дорога, я видел, как узкий каток,
Чья черна глубина и внезапна,
И я знаю сейчас, что с ним будет потом,
И каков той аварии запах.

Он все так же расслаблен. Случайно узнав
То, что станет его предстоящим,
Я подать не могу хоть какой-нибудь знак
Ни ему, ни другим уходящим.

Так ужасно, нежданно вломившись в судьбу,
Что пришла незачем, ниоткуда,
Не суметь ни сказать, ни помочь чем-нибудь,
Получив вроде права на чудо.

Вдоль дороги деревьев безлиственный хор
Славит зимнее утро, и скоро
Трехполосной дорогой он въедет на холм
Под тяжелые хрипы мотора.

12.21.2013

Цветок на берегу

Лес кронами ныряет вниз
Без всплеска. В четком отраженьи
Исколотые тучи, в них
Нет ни намека на движенье.

Прописан каждый лепесток
В уже тускнеющей картине,
Пока со дна часов песок
Течет наверх к прибрежной тине.

Вдоль берега стоит вода:
В ней глубина далекой птицей,
В последний раз, и навсегда
Себя увидев, отразится.

И срочно собирая цвет,
Ландшафт – единственный на свете –
Бесследно растворяет ветвь.
Так наступает темный вечер.

В нем одуванчик. Как маяк,
Весь день горел он ровным светом,
Пока не опустился мрак,
Как тот, из Ветхого Завета.

Ты слышишь? Это я, отдав
Минуты предыдущим строчкам,
Теперь не опишу твой дар
Прозрачный и в деталях точный

Свет создавать. Теперь никем
Невидим ты, и не успели,
Пока закат сгорал в реке,
Достичь слова заветной цели

При том, что ты бесспорно здесь,
Но описанью недоступен,
Как миру посланная весть
В забальзамированном трупе.

Ты есть цветок, но ночью без
Сказуемых и подлежащих
Приобретаешь тот же вес,
Что мрак вокруг, что плотно застит

Тебя от взгляда, и пока
Ты по вине моей неведом,
Любви слепящая тоска
Меня наполнит лунным светом.

12.19.2013

Круиз

Не близко и не далеко
Путь держит капитан –
Плывет корабль ста дураков
Из самых разных стран.

В каютах мрак, в каптерках бред,
Но в рынду бьет матрос
И собирается Совет
Решать любой вопрос.

От главного «куда нам плыть?»
До важного «зачем?»
Они выказывают прыть
В создании проблем.

На палубу выходят все,
Ведь каждый голос свят:
Террористическая сеть,
Тиран и демократ,

Драг-дилер, весь наркокартель,
И антиглобалист:
У всех гуманнейшая цель –
Учесть любой каприз.

Им все задачи по зубам,
А в прениях сторон
Чтоб и последний каннибал
Был удовлетворен.

Политкорректны без границ,
Им, в общем, все равно
Открыть ли вновь Аустерлиц,
Закрыть Бородино.

Водою пресной напоить,
А можно и морской,
Ведь наше всё – Совету быть,
Неведомо на кой.

Процесс всему здесь голова,
И главное - скорей
Найти б того, кто виноват,
Но кто, как не еврей?

Готовы все в любой сезон,
И честно, без обид
Ему сказать, что он гондон,
И с ним же Уолл-стрит.

Из побуждений, видит Бог,
Прекрасных, и любя,
Поскольку здесь – один чертог,
Одна на всех семья.

Поскольку холод, ночь черна,
Вселенная вокруг,
Насквозь промезло все до дна:
Ты враг нам или друг?

К чему слова переводить,
Ведь всем смертям назло
Пора евреями топить,
Чтоб стало всем тепло.

Совет логичен и мудёр,
Решения просты:
И разожжен вовсю костер,
И помыслы чисты.

Плывет корабль. По борту течь,
Пылают ют и бак,
И в вышине - прямая речь:
«Какой же я мудак!»

12.15.2013

В пути

Дорога с утра вновь короче. В разное время суток
Ее длина ежедневно меняется – и это поступок
По отношению ко времени со стороны пространства,
Или наоборот, поскольку с годами уже не так странно,
Что в полдень дорога оказалась гораздо длиннее
На том же отрезке. И ты меняешься вместе с нею,
Становясь на меньшем участке сегодня, что ли, нежнее,
Чем вчера, а вчера ты просто был зол и устал плестись,
И длился так нескончаемо, как викторианский стиль,
Столь короткий сегодня путь. Но завтра, так же почти,
Дорога себя протяженно и неслышно с утра проложит,
Что тут же изменит твой возраст, возможно, цвет кожи,
Поскольку дорога на странном ее пути любого может
Поменять на другого так, что не признает себя прохожий.

12.13.2013

* * *

Мал человек. Верней, его предтече,
От двух, примерно, лет и до пяти,
Вполне хватает возраста и речи,
Чтоб мир постичь, запомнить и простить.

Как главная фигура во Вселенной,
Малыш выходит из дому с утра,
Не удивляясь – с каждым шагом – сменам
Зон часовых, народностей и стран.

Он Гуливер в пейзаже, громко поступь
Его слышна, и день – в сто лет длиной,
Тем компенсируя все то, что будет после,
Когда считать секунды по одной.

Когда с годами память тяжелее,
Да с каждым шагом лишь короче путь,
А впереди – полцарство всё яснее,
Где полконя отдашь кому-нибудь.

Так шахматной доске присуще свойство,
Ночами расширяясь без конца,
Фигуры уменьшать, пока всё войско
Исчезнет до последнего бойца.

12.11.2013

Новый год

Совпали стрелки – малая с большой.
И новый миг в зазоре циферблата,
Меж тем что предстоит и что прошел,
Не более своих соседей краток.

В нем все должно совпасть до мелочей:
То, что вотще; что признано полезным;
Перемещенье лиц и их вещей,
Что мигу предстоит над вечной бездной.

Гигантская работа, адский труд –
Все, без потерь, в мгновенье переставить,
Коль быть не может, что не совпадут
Одно с одним, и универсум станет...

Совпали лампа, зеркало, кровать,
Те, кто сейчас не спят в одной из спален,
Ковер и пуф, раскрытая тетрадь
На прикроватной тумбочке совпали.

Совпали в кухне чашки и часы,
Плита с духовкой, мойка, холодильник,
Стол, стулья, средне-русской полосы
Картина на стене, под ней мобильник.

Совпали книжный шкаф, за томом том
Бланшо и Бродский, Хлебников с Крученых,
Совпали Фрост, и Оден, и Джон Донн,
С элегией, ему же посвященной.

Совпали дети до корней волос,
Развешенные по стенам портреты,
Окно, за ним пейзаж, на нем откос
С домами, что как мелкие предметы

Разбросаны по склонам; шум машин
Совпал с порывом северного ветра,
Фигуры отдаленные мужчин
И шляпы их ковбойские из фетра, –

Совпали все, кто вышел из дверей
И те, кто входят, открывая двери,
Вся улица, что дальше и верней,
Квартала три спустя, упрется в сверик.

Совпало время года, ночи, дня,
Созвездий, вкупе – Знаков Зодиака,
Приход неумолимый января,
Что ежегодно так же одинаков,

Совпал, как пазл; и как за годом год –
При встрече в предкушении свершенья,
Как так же при дыхании рот-в-рот
Вдох совпадает с верой во спасенье.

Ничто не вечно, кроме пирамид,
И мигу, что томится за спиною,
Перенести опять же предстоит
Все целиком, как и ковчегу Ноя,

Чтоб все совпало, но уже несло
В себе другое, что неповторимо.
И здесь не важно место и число,
Ведь в будущем все несоединимо.

12.08.2013

Рождество

Последние сомнения оставлены,
Едва волхвы ушли. Теперь сквозняк
Оконными поскрипывает ставнями.
Ночь впереди. На небе яркий знак

Настолько яр, что нет необходимости
Лучину жечь... Ей так не по себе,
Что слышит весть о роковой судимости
Она в сыновней, избранной судьбе.

Должно быть, вовсе от предчувствий спятила –
Младенец спит, но в тишине ночной
Ей видится толпа и крест распятия,
Стоящий на горе; и по одной

Жертв распинают, и палящим мячиком,
Что брошен в небо, но не упадет,
Зависло солнце над несчастным мальчиком,
Который смерти, как спасенья, ждет.

Там сын ее. Объемное видение
Позорной казни. Жажда, и тоска,
И муки, и: «Свершилось!», и затмение,
Как обморок пространства; в нем строка:

«К злодеям причтен был», - а дальше датами
Походы к Гробу, казни на кострах,
И неофиты, ставшие солдатами,
И кровь рекой, и варварство, и страх.

Она все видит: чем любовь сыновняя,
Завещанная всем ученикам,
Мечта о всепрощении, то новое,
Что сын дарил народам и векам,

Какими обернулась миру бедами,
Но в том ее ребенка нет вины,
В том нет вины, ведь пирровой победою
Мы провожать века обречены.

Она дары сложила. Старой скатерти
Хватило на приличный узелок,
И, выбросив его к ядреней матери,
Дверь затворила на дверной замок.

Младенец спал. И жизнь казалась долгою,
Никто не знал, что ровно – тридцать три:
В такие годы где-нибудь за Волгою
Едва с печи сползли богатыри.

Младенец спал. И ночь казалась длинною,
И мир в ночи сиял, привычно нем.
Мать пальцем по стеклу прямую линию
Вела. И был спокоен Вифлеем.

12.07.2013

Двое

Душа, другой души разглаживая форму,
Уже себя способна выделять из фона –
Бессвязного узора единиц,
С еще неведомой душой плетя орнамент,
Чему впоследствии именоваться «нами»,
В пределах осязаемых границ.

Из инфракрасной сути инфузорий частных
Прикосновения рождаются не часто
И, разбегаясь кольцами вовне,
Черты дрожащей пары робко намечают,
Не освещая то, что будет за плечами,
А также контур эха в глубине.

Но дальше – дальняя дорога, как воровка,
Крадет от сроков и в чернильные воронки
Засасывает время, и вдвоем
Мы, дважды рождены и беззащитны дважды,
Принять готовы, хоть сейчас не это важно,
Что дважды мы, как минимум, умрем.

12.05.2013

Дни рождения и смерти

Доброе имя лучше доброго елея, и день смерти — дня рождения.
Соломон (Еккл. 7, 1)

Вновь день рождения прошел,
И именинник, словно Будда,
Сидит один. И убран стол.
И чисто вымыта посуда.

Глубокий вечер. Поздний снег
Снаружи – там бело и чисто,
И все крупнее на стене
Горят рубиновые числа,

Как из иных краев привет,
Где на вопрос не жди ответа:
Ему, рожденному на свет,
Теперь все больше нужно света.

Все жарче в комнате. Уже
Съезжаются по новой гости,
Теперь все больше неглиже,
Так, что просвечивают кости.

Как будто год за годом, год
За годом смыло в одночасье –
И радостен гостей приход,
И ты им, незабвенный, счастлив.

Должно быть, стоит уходить,
Чтоб не судить и не судимым
Однажды стать; и не любить,
И никогда не быть любимым.

Как искренен, должно быть, миг
Когда во всем богоугоден,
Ты от друзей, родных и книг
Становишься навек свободен

Там, где ни чувствам, ни уму,
Ни будущему нет границы,
Поскольку предстоит во тьму,
Едва настанет час, родиться.

И вот меж числами темней
Тире – так, сократясь до точки,
Уже не различая дней,
Душа лишится оболочки.

А тот, явившийся на свет,
Твой вечно преданный предтеча,
Тебе рукой помашет вслед,
Что означает: кончен вечер.

11.30.2013

К 25-летию прибытия в Америку

Ты сюда попадаешь, в страну индеек –
Человек ниоткуда; из прочих свойств
Ты здесь ближе к тому, кто совсем без денег,
И простому бизону почти что свой.

Обладателем снов в не своей кровати,
С не своим же словарным запасом слов,
Ты, как всякий герой-первооткрыватель,
Здесь, как в лавке посудной бродячий слон.

Перспективы, к чему неизвестно, манят,
И слоняясь по острову в сотый раз,
Ты привычную фигу несешь в кармане,
О фасады домов трешь усталый глаз.

Ты и джазу открыт, и не меньше – виски,
Если грезишь, то сразу за весь Голливуд,
Хоть ни бэ в разговорном своем английском,
И ни мэ, если все же тебя поймут.

Ты оставил все там: кино-клин журавлиный,
Дым Отечества, бездну березок, букварь,
И медведя с его балалай-мандолиной,
«На коня» опрокинувшим полный стопарь,

Государство, в котором не очень и жарко,
И вполне климатически можно бы жить,
Если б личного времени было не жалко,
И коль был не еврей бы, а Вечный Жид.

Рая нет на земле. Вероятно, и выше.
Государства – пустая забава менять,
Но тот раб, из которого все-таки вышел
В той стране, сам позволив ее променять,

Тот галерный, безгласый, из прежних погромов
Правнук предков, в могилах оставленных гнить,
Как же рад, что вот так безвозвратно от дома
Я не в лучшей стране, но не должен любить

Ни идей, ни ее легендарных погостов,
Ни вождей, ни бездарных ее палачей –
Я в стране, где ведомый судьбой, очень просто
Ты ничем не обязан, поскольку ничей.

И слова благодарности, были бы силы,
Год от года твержу, ибо несть им числа:
Той стране, что без крови меня отпустила,
И вот этой, что сразу меня приняла.

11.29.2013

Избранность

Возьми песок в любой горсти:
Какая может быть причина,
Что, как ни ройся, не найти
Двух одинаковых песчинок?

Какой безудержный факир,
Превыше властью фараона,
Песок забрасывает в мир,
Во всем отказывая клону?

От снежной бури до дождя,
Включая нефтяные пятна,
Ничто не повторит себя
И исчезает невозвратно.

Коль свой кумир у пустоты
И божество у капли каждой,
Мир изменяет те черты,
Что были внесены однажды.

И только тот, кто знает речь;
Ее и письменно, и устно
Был призван преждь себя беречь,
Живет подобием,- и чувства,

И облик свой, и каждый миг,
Вновь повторяя облик божий,
Копирует в любой из книг,
Что, словно лица, все похожи.

11.28.2013

Убитые в Занесвилле*

Их трупы свезены на задний двор.
Фотографы снимают. Фотовспышки,
Подобно быстрым выстрелам в упор,
Жертв освещают. Полицейский крупный,
Как анти-Ной, мнет тварей и с одышкой
Кладет квадратный номерок потрупно.

А в телерепортаже журналист,
Событием таким весьма встревожен,
Кося в дрожащий от волненья лист,
Перечисляет: «... восемнадцать тигров,
Семнадцать африканских львов, о Боже!
Все остальное дочитайте в титрах.

Владелец, клетки все сперва раскрыв
И выпустив животных на свободу,
Экологический устроил взрыв!
Затем свел счеты с жизнью, а в местечке,
Здесь, в Занесвилле - двадцать тыщ народа,
К тому же этот кризис ипотечный!

Короче, сплошь трагедия! Шериф
Издал приказ, чтоб расстрелять животных:
Пока последний хищник будет жив,
Мол, под угрозой наша безопасность!
Наземных полицейских, даже водных
Сюда нагнали столько – нету спаса.

От общества защиты всех мастей
Животных поступают сообщенья,
И накаляет уровень страстей
Всего-то выживших две обезьяны,
Три леопарда, гризли – их спасенье
Лишь операции зачтет изъяны.»

Кончая запись, телеобъектив
Прошелся по печальному плэнеру,
И зная, что здесь траурный мотив
Для телезрителя усилить надо,
Стандарт при этом не забыв и меру,
Всласть оператор укрупняет «садо».

Шериф от Занесвилля заявил:
«Беда случилась и животных жалко!
Убитых сорок восемь, и нет сил
Смотреть на трупы, но одну макаку
Не мы, а гризли сжал в объятьях жарких,
Да волка труп нашли за буераком.

Закрыты были школы, на пути
По всем хайвеям развезли сигналы,
Чтоб рядовой водитель обратил
Внимание: «Не покидать машины!»
Весть передали всем телеканалам,
Попрятали домашнюю скотину.

Да, надо было жителей спасать!
Когда бы гризли деток удавили,
Кто б отвечал? Вчера был город-сад,
Наш Занесвилль, Огайо, а ведь просто,
Как в фильмах ужасов, в ужасном стиле
Шли б в пищу мы по весу и по росту.

Я представляю это дело так:
Когда бы наши предки у пещеры
Увидели грозящий жизни знак,
Что пробивает роковою дрожью,
Мысль родилась тогда бы самой первой:
«Поймать его, схватить и уничтожить!»

Спускался вечер. Телерепортаж
Почти готов, и закурил помощник,
И местный уморительный алкаш
С привычной песней как «деревья гнутся»,
Смотрел на спящих бестий, как на мощи.
А мощи крепко спали. Не проснуться.

11.24.2013

* 19 октября 2011 года в городке Zanesville, штат Ohio, по приказу шерифа были расстреляны 48 экзотических животных, выпущенных на свободу из своих клеток владельцем частной зоофермы Muskingum County Animal Farm. На свободе оказались 18 бенгальских тигров, 17 львов, шесть черных медведей, три кугуара (mountain lions), гризли, волк, бабуин... Впоследствие волк был найден мертвым.
Владелец фермы Terry Thompson, отпустив животных, покончил жизнь самоубийством в знак протеста действий против него соседей и местной полиции. Только шесть животных – трех леопардов, гризли и двух обезьян – удалось поймать. Они были отправлены в зоопарк Columbus Zoo.
Остальные животные похоронены на Thompson's farm.

Беседа

- Ты видел сам, как в эту непонятную
Ночь ничего вокруг не изменилось:
Все та же лужа с побледневшим илом,
Да ветром нервным в ней луна измятая.
Все те же звуки поздние, осенние,
Как сырость, прорастают по подъездам,
И лист, зависший с полночи над бездной,
Так провисит до утра воскресения.

- Да, это так. В крови всё соли столько же,
Как и в дожде, и в глине придорожной;
Все тот же год, который, в общем, прожит,
И продавцы бессменные за стойками.
И толь на крышах мокнет с той же спешностью,
Чтоб покиношней с птичьего полета
Был вид на город, что для самолета
Пункт назначенья с большей неизбежностью.

- Всё, вроде, не течет и не меняется
Из года в год: осенняя распутица,
Туман с утра, как занавес опустится,
И дверь в гараж со скрипом невменяемым
Откроет путь для лиственного, зябкого
Потока, как для гостя нежеланного,
И в пору бы начать делиться планами
Со столь же безутешною козявкою.

- Да, это так. В пределах постоянного
Есть равенство как вдохов, так и выдохов,
За исключением последнего, как выхода
Почти в себя, в дальнейшем безымянного.
Ты видишь сам: не знать бы откровения,
Когда б не превращалась дождевая
Когда-то капля (может, в прошлом мае?)
В ледышку под ноябрьским дуновением.

11.23.2013

Песенка

Как в игре «в замри»
Тяжело внутри,
А поскольку и
Все снаружи пусто,
Не лежит душа –
Бродит, веря в шанс
Сделать верный шаг
К кочану капусты.

И, смотря вперед,
Знать бы, кто найдет,
Что за идиот
Сразу пустит в дело -
Возродиться бы,
Окунуться в быт
И себя же сбыть
Хоть в какое тело.

Да на долгий срок,
Был бы толк и прок,
Запад иль Восток –
Чтоб поменьше муки,
Ибо жизнь свою,
Помня: не в Раю,
Хоть в каком краю
С телом ждать разлуки.

И вот – этот миг
Из священных книг,
Когда нет двоих,
А душа вся в мыслях,
Когда все молчат,
И пора начать,
И в росе кочан,
И рука нависла.

11.19.2013

* * *

Моя мама невидимка
Она живет в доме-невидимке
На невидимой улице
В невидимом городе
По утрам
Она
Неслышно здоровается
С невидимыми соседями
И улыбается им
Невидимой улыбкой
Соседи садятся в
Машины-невидимки
И отправляются на
Невидимые работы
А мама
Занимается с утра
Хозяйством
У нее много работы
По невидимому дому
И только после
Полудня
Она отправляется
В невидимый супермаркет
За покупками
Мама кладет массу покупок
В тележку-невидимку
И вернувшись
В невидимый дом
Забивает ими
Холодильник-невидимку
До отказа
И эта большая работа
Забить продуктами
Невидимый холодильник
Так, чтобы
Ничего в
Пакетах
Не осталось
Каждый день
Мама готовит
Обед
И накрывает
На стол
Она разливает
По невидимым
Глубоким тарелкам
Суп
Раскладывает
Гефилте фиш
По невидимым
Круглым тарелкам
И ждет отца
И нас с сестрой
Чтобы мы поели
И поделились последними
Новостями
Потом мама
Моет посуду
И опять занимается
По дому
Это огромная
Работа
Держать
Невидимый дом
В чистоте и порядке
Ближе к вечеру
Мама включает
Невидимый телевизор
Он неслышно
Работает весь вечер
Пока мама читает
Сразу несколько
Невидимых книг
Самых разных писателей
Которых никто
Никогда
Не видел
А перед сном
Мама
Подходит к окну
И машет мне
Невидимой рукой
Желая спокойной ночи
Утром
Она подойдет
К окну
Помахать мне
Невидимой рукой
Желая
Хорошего дня
И я
Ни разу
После
22 ноября
2005 года
Ни разу
Не видел
Как
Мама-невидимка
Машет мне
Рукой
Хотя
Я знаю
Что после
Ее переезда
В город-невидимку
Какая-то
Часть меня
Стала невидимой
И с каждый днем
Она становится
Все больше
И больше
И настолько
Больше
Когда-нибудь
Станет меня
Что в один
Из невидимых дней
Я помашу
Маме
Рукой в ответ
И она
Вздохнет
Спокойно:
Слава Богу,
У сына
Все в порядке.

11.18.2013

Магритт 2

Тень, состоя из антивещества,
Сидит на стенке в виде существа,
Питаемого цветом;
Ткань штукатурки плавится под ней,
И контур, как при сварке, все ясней
В преддверии рассвета.

Развешены, как в тире, облака,
И ближнее присутствие стрелка,
Не видного в проеме,
Реально, и на небе голубом
Последняя звезда, как полубог
Сгорает в полудоме.

11.17.13

* * *

Ни сон, ни явь не выбирая
Ты сам себя найдешь в лесу,
Где лица на ветвях, играя,
Изображают Страшный суд.

Их много, лиц, должно быть, судей,
И неизбежен приговор,
Но защищать никто не будет,
И здесь всесилен прокурор.

Как видно, шансы на спасенье
Ничтожны, хоть садись да плачь,
И за спиной проходит тенью,
Ты знаешь, будущий палач.

И смертный приговор выносят,
Посовещавшись с полчаса,
Как вдруг ты понимаешь: осень,
Багрец, прощальная краса.

И срочно опадают лица,
Безмолвны дерево и куст –
И ты спешишь освободиться.
И зал суда прощально пуст...

Ноябрь. В хрустальные одежды
Закат принаряжает ветвь
И в белых мантиях надежды
Выходит суд. И гаснет свет.

09.15.2013

Сегодня

А Ты не спишь в ночи: не умер,
Не жив, а только одинок,
И что-то вроде «бу-бу-бу-бер»
Стучит, покорное, в висок.

Суббота. Судный день, который
Останется в одной из книг,
В тревожных звуках кьеркегорна,
В молитвах, пусть в одной из них.

Какой народ – такой и гегель,
И одиночество в пути,
В пяти тысячелетнем беге,
Обречено себя спасти.

Среди дорожных жутких знаков –
Альгамбр, рейхстагов, пирамид, -
Путь одиночеств одинаков,
Как и монад, и маймонид.

09.14.2013

«Подводная торпедная лодка Эйч. Эл. Ханли» с картины Конрада Чапмана (1863 год)
(Konrad Chapman, Submarine Torpedo Boat H.L. Hunley (Dec. 1863)

Хотелось бы его руками
Потрогать. Колорит немаркий
В нем выдавал гигантский камень,
Что развивался по Ламарку.

Став, тренируясь, чудо-рыбой
В кругу четвертом Юги – Кали,
Он вслед за тем на берег прибыл
Торпедоносцем «Эйч. Эл. Ханли».

Предмет из клепаной обшивки
Столь оттенял песок и дюны,
Что здесь исключены ошибки:
Он в состоянии был думать,

Решать различные задачи
И, ибо стал подводный хищник,
Бесстрашным рыцарем удачи
Искал себе покруче пищу.

Он выходил один в просторы,
Взрывал линкор себе на ужин,
И в нем взрывной волной моторы
С кишками выпускал наружу

И с обезумевшей командой,
Метавшейся от бака к юту
С молитвами и диким матом,
Поскольку жить – две-три минуты,

А дальше – небыль или пропасть,
Что с точки зрения их судеб
Какая разница, ведь пропуск
В края, где ничего не будет.

Под лязг из глубины победный
И всей коррозией металла
Над «над» торжествовала бездна,
И он был «под» - всех бед начало.

В подводных странах странный странник,
Он знал ходы со дна морского
На край земли, и там всем крайним
Он был, как бочка с «пепси-колой»,

Как дар, дарованный им свыше,
Как в адовой тиши оазис, –
Там, где из водорослей вышит
Бездонный под надстройкой базис.

Там, за границей войн и мира,
Торпеду не пустив ни разу,
Он испытал согласье с миром,
Не возвратясь к себе на базу.

И к знамени со звездным крапом,
Приспущенным, словно уставшим,
Приложен был печальный рапорт
О лодке, без вести пропавшей.

09.07.2013

Последние числа

Август. Последние числа.
Не полиняла Отчизна,
Польска еще не згинела,
Но в летнем воздухе прелом,
В звуках его удивленных,
Словно прощанье с зеленым –
Цветом надежды и веры
В тройке с кондиционером,
То есть, «прощай, фотосинтез!»,
Время, когда яркий ситец –
Символ туризма и странствий,
Скоро покинет пространство;
Так же съезжают с квартиры –
И открываются дыры
Из незашторенных окон;
В звонкой тиши – водостока
Жалкий скулеж, и от света
Жухнут, желтея, газеты
Скомканной брошенной грудой;
В кухне не вякнет посуда,
Коль горсть тепла сквозь проемы
Ветер выносит из дома
В честь наступившего часа –
Зимнего времени. Часто
Дождь, как мечта о нирване
Или спустившийся странник,
Кем-то дарованный свыше,
Будет стучаться о крышу
Но, обивая пороги,
В дверь не звонить. И, как боги,
По вертикалям из линий,
Что остаются от ливней,
Вновь намечая маршруты
Плавно летят парашюты,
Как и летали их предки,
Став для изогнутой ветки
Белой ажурной перчаткой –
В том ежегодном причастьи,
Как и души к жизни вечной,
Знак о любви, но, конечно,
Полу забытой квартиры
Чужды фантазии лиры,
И для него, для придурка
Сверху летит штукатурка.

08.30.2013

Все о жизни

Мир, как конструкция, не безнадежен:
Ухо все делит на слог и на шум,
Глаз, как и нос, исключительны тоже,
И, не порезаться бы, острый ум.

Он же и мыслит, и не как попало:
Школа, семья да настойчивый труд
Так интеллект развивают с начала,
Что не припомнить в конце, как зовут.

Жизнь объяснима, хоть эту страницу
Взять для примера: до боли пуста –
Трудно представить, что что-то случится
В месте, которого не было. Так

Явятся музыкой разные звуки,
И в яйцеклетке – весь прочий балет.
Собственно, сами аз, веди и буки
Из ничего появились на свет.

Дальше – в пути, как дорога и скатерть,
Мир двухполярен, от сих и до сих:
Так вот и вы, дорогой мой читатель,
Тут же уйдете, лишь кончится стих.

08.29.2013

Ловля тунца в нью-джерсийском каньоне

Д-ру Л. Т-ру посвящается

Есть центр Атлантики, и он где-то рядом. Многое
Изменяет свой масштаб в сих голубых просторах
От Лонг Айленда в четырех часах
Пути по волнам и, как говорится, на всех парусах:
Здесь прибытие шхуны, как и любого крупного членистоногого,
Встречают со смешанным чувством ужаса и восторга.

Для океана шхуна – тот же остров, разве странные
Плавучесть и укол якоря, при том, что на виде сверху
Судно привычной крошкой в бороде
У Нептуна, хотя не только для Атлантики это беспредел:
Простившись с берегом и его земноводными странами,
Не уходить на глубину, а рассекать постоянно поверхность.

Пену у волны взбивает от ожидаемой близости
С центром, и барочные замки пузырей шипят, разлетаясь
На отражения, и ныряют под винт,
Где подводной панорамой открывается жуткий вид
На бездонное дно, все из мутного ила и слизи – стиль
В духе импрессионизма, когда бы не рыбья стая.

В профиль, вспоминая кривое зеркало, волнистая
Стая плывет на северо-восток, серебристо и славно,
Не напуганная никем и никак,
Как мозаика на сюжеты о затопленных кладах – косяк
Ей первое имя, и отражая желтые водоросли волокнистые,
Струит вдоль течения плотной кишащей лавой.

Линзой выпуклый косяк мелких рыб, быстрыми
Огибаем рыбами: слева по борту небольшой акулой,
А справа гигантским тунцом
(для шести рыбаков сверху, на шхуне, в конце концов
Он и был главной целью), – будто возвращенными выстрелами
Уменьшался, влетая чешуйчатыми пулями в пасти-дула.

Где-то рядом плывет наживка, как символ блажества и
Того, что веками как земно, так и водным понять не под силу,
Лишь сырым истуканам, что вдали;
Что, как в близком по духу и снам полотне С. Дали,
Так же в небе плывет острой чайкой банально сивой
Над началом, лишь видимым со спины, безутешного женского.

И тунец заглатывает свою судьбу. Здесь есть отличие
Между желанием вольно плыть, между волей неутомимой,
Хотя очевиден скорый конец,
И азартом шести рыбаков на шхуне, для которых в 200-паундов тунец –
Предмет страсти (ослабить, тянуть, подсекать, побеждать), страсти неутолимой,
Равно как для олимпийцев-богов, дабы не потерять своего же величия.

Там, на глубине футов восьмисот, где принимают решения
Потопить судно, унять шторм или наслать цунами с бурей,
Тунец, за губу зацепивший крючок,
Уже не в счет и к столь модному пирсингу теперь не при чем:
Его мясо на срез, что знакомо по суши, вишнево-бурых
Тонов, то есть точно рассчитан на обряд жертвоприношения.

Страх и трепет жертвенного дара при помощи Третьего
Обращены к рыбьему демиургу, но роли своей и шхуны
Труженники не осознают:
Они тянут на палубу тушу, в предсмертный ее неуют,
Подтягивают леской и лупят баграми в плотный бок туны
Так, что шкура сочится вишневым соком и провисает отрепьями.

Рыбаки обычно доводят дело до конца. И если выдержит
Леска, то тунец отпущения будет тут же доставлен к Богу
И мудрость смерти победит
Невыносимую глупость бытия, как говорят местные: “That shit!” –
Но коли подлунный не спасти, то от дара к дару, понемногу
Подводный мир, пусть в одном, нью-джерсийском каньоне, выдюжит.

08.28.2013

Август. Вечерний концерт Бобби Макферрина в Централ Парке

Коп замер, расслабляясь на посту:
Священная сольфеджио наука
Мгновенно унесла его по ту
Добра, должно быть, сторону и звука.

Два голоса, рожденных в унисон
И в терцию из центра Централ Парка,
В психоделический вводили сон,
Так, что у копа в такт стучала палка

Сама собой, и бляхи на груди
Постукивали, словно кастаньеты,
Когда простой сержант NYPD
Стоял и думал обо все об этом:

Вся деятельность мощная людей,
Успехи в этом мире человека
Несут природе множество проблем
И засоряют напрочь атмосферу,

Покрыто дно отходом производств
Атлантики и прочих океанов,
Льды тают в Ледовитом и грозят
Подъемом уровня воды на много футов,

Электростанций атомных не счесть
Истории конец нам предвещая,
Добыча сланцевого газа заразит
Подводных рек питательную воду,

Казалось бы, настал Армагеддон
И что природе предложить мы можем?
Один под солнцем выход все же есть:
Покуда в Summer Stage поет Макферрин,

Покуда льется голосом сирен,
Звучит и завораживает песня,
Которая направит русла рек,
Куда им надо, и разгладит камни,

И даст животным робкую мечту,
Что коль одной мы с ними красной крови,
То на планете нас помирит всех
Весь этот джаз... А что своей природе

Мы можем предложить? И что спасет
Ушедших, кто в потомков разум верил,
И нас, и тех, кто будет там рожден,
Где так же радостно звучит Макферрин...

Рельефность дерева теряется в ночи,
Лишь на посту, не покидая фокус,
Приятный глазу коп давно молчит,
Что необычно зрителю, и фокус

Скорее в том, что в сей вечерний час
Тиха природа также, и причина
Со следствием запутывают нас,
Пока поет сиреною мужчина

И с ним на пару женщина. Вокал,
Как жертвоприношение, всесилен,
О чем и коп старательно молчал,
И небо, цветом неизбывно синим.

08.24.2013

* * *

В подсознанье сознания
Знанье о мире,
Как в фундаменте здания –
Все о квартире,

От грядущей конструкции
С балкой несущей
До трехмерной обструкции
Сущих – не сущим,

С непрозрачным видением,
Временем смятым,
Вне любых совпадений и
Догм сопромата

О жильце, из мгновения
Выпавшем срочно,
Чтоб вписать факт рождения
Этой вот строчки

В до сих пор белоснежную
Плоскость, где, кстати,
Чувства, вроде бы, нежные
Прятал читатель.

08.18.2013

* * *

Его в пределах нет, а за слезу его
Нам принимать падение комет,
И гибель бытия непредсказуема,
Когда б не мы, рожденные на свет,

Не светлый сад, с его росой небрежною,
Что всяким утром предвещает ночь:
Когда б не два застывших побережия,
Что от реки шарахаются прочь.

И если то, что за пределом странствия
(Скорей, «ничто» за гранями листа)
Не обладает жизненным пространством и
Кому-то слов понятней – пустота.

08.16.2013

* * *

Все-таки, связующая нить –
Наша память – не дает свободно
Без привычной рифмы говорить
И слова расставить, как угодно.

Там, в глубинных недрах языка
Все противно ямбам и хореям,
И сопротивляется, пока
Помнишь складно: «... Лета, Лорелея».

Слово, как взобравшийся на край
В пустоте зависшего утеса
Над кипящим словарем, чей рай
Для самоубийцы без вопроса.

В чем причина? Расставанье, месть
Поэтической, известной школы?
Для поэзии слова и есть
Миг анастезии без укола.

Что без них, едва рожденных жечь
По живому и по вдохновенью,
Без которых никогда бы речь
Не была бы предана забвенью.

08.10.2013

Меж потолком и полом

Поверхность зеркала объемна, ибо вместе
В ней отражаются все видимые вещи
С невидимыми, что находит глаз
Листу писчебумажному подобным,
В котором так же отражается подробно,
Пока без букв, законченный рассказ.

Писатель, по Бланшо, есть тишины хранитель,
Паук безгласный всех ее сюжетных нитей,
Зане от тлена в срок уберегла
Предмет, что был меж потолком и полом –
Теперь в безмолвии мертворожденный полном
Уже по эту сторону стекла.

Перемещения вещей (все эти годы
Они живут в моменте перехода,
Пройдя врата из самых узких рам)
В любых осях координат непредставимы,
И наблюдателю со стороны почти незримы,
Как зал со сцены в освещенье рамп.

Рожденный в зеркале со всеми остается,
Приобретая их черты и текстом сходство
С прошедшим, для которого равны,
Как все татуировки смуглой кожи
Под вздутым бицепсом кривляются похоже,
Те, кто в себя смотрел со стороны.

08.04.2013

Предпоследняя ночь июля

В спокойствии пространства в вышине,
Там, где вовек проставлены цезуры,
Способны птицы, либо их авгуры,
Предсказывать судьбу тебе и мне.

Бескрайний и невидимый каркас
Бесцветных прутьев образует клетки,
Где крылья, в воздухе оставив метки,
Тем самым обнаруживают нас.

Мы – те, кому за ними наблюдать:
И зеркало над небом и над лесом
В полете отражает мелким бесом
Себя в стремлении других создать,

И сад ночной с наличием плодов,
Чьи имена нисколько не похожи
На разных языках – их уничтожить
За шесть-семь дней не стоит и трудов.

И циферблат из лунного тепла,
Что обожжет окно, ткань переплета
Проколет стрелкой и пронзит кого-то
Там, под дождем из мутного стекла.

07.30.2013

* * *

Зачем стихи писать мужчине
В его неполных шестьдесят
И по какой-такой причине
Искать слова на рифму «сят»?

В ущерб и химии, и жизни,
Науке с техникой, полям –
Не силы отдавать Отчизне,
А свой четырехстопный ямб?

На горло наступивши песне
И гимну ратного труда,
Кому несет он, буревестник,
Свои дар – богатый, как руда?

Зачем, с какого перепоя,
Вполне уверенный на вид,
Не ищет в буре он покоя
И не от счастия бежит?

Ведь мог бы славным генералом,
Познав науку побеждать,
Ракеты слать куда попало,
Туда же самолеты слать.

На бирже ежедневно, жестко
С восьми утра и до пяти
Он мог бы индекс Доу Джонса
Народам страждущим нести.

В конце концов, пить на рыбалке,
Пойти с ружьем на кабана –
Мужчиной при такой закалке
Всегда гордилась бы страна.

Он мог бы полетать со стерхом,
За амфорой пойти на дно!
А тут: едва супруга терпит,
Коль в перспективе все – говно.

И детям как-то не комфортно:
Не Пушкин, вроде, не Шекспир,
Уж лучше б занимался спортом
И тихо пил бы свой кефир.

Он мог быть классным адвокатом,
И подсудимым тоже мог:
К примеру, в деле по «откатам»
Лет десять получил бы срок.

Быть мог врачом, хотя, скорее,
Больным, смертельным наповал,
И, потрясенный диореей,
Домашним жить бы не давал.

Так что, не троньте, люди, лиха:
Когда сидит он и молчит –
И вы себе сидите тихо,
Пока строчит стихи пиит.

Он никого ведь не обидел,
Не обманул и не подвел,
Он в самом образцовом виде
Не поменял мужской свой пол.

Пойди пойми, чего он может
Сказать в стихах: за пять минут
Все так талантливо изложит
Что лишь потомки и поймут.

Всего-то надо – пониманье,
Не ныть с утра, мол, денег нет:
Коль не синоним счастью «мани»,
То лучше б не скрипел паркет.

07.23.2013

* * *

В природе возраста – причастность,
Преемственность, как все в природе,
Приоткрывается нечасто,
Хоть никакой загадки, вроде.

Льет дождь – воды летейской юность,
И капли радостной ватагой
Несутся по прибрежным дюнам,
Чтоб слиться с океанской влагой.

В ней пены вечное свеченье
Однажды дно срывает с гаек
Для корабля, что два теченья
Железной волей раздвигает.

И наступает время шторма
В уколах жалящего света,
Который навсегда, который
Услышать не дает, как где-то

Водой впадая в орган слуха
Далекого во мгле рапана
И пирсом чавкая, старуха-
Река уходит к океану.

07.13.2013

В новом доме

Здесь долго спать пока не удается:
Ночные скрипы, стоны тех жильцов,
Как-будто каждого ты знал в лицо
И различал по степени сиротства,
И сам лишал жилья в конце концов,

Днем разбредаются по дальним норам,
И, как играют связками ключи,
Вдруг загремит без видимых причин
С посудой кухни, долго и с укором,
Сервиз гостиной; поддержав почин

Входная дверь вдруг хлопнет осторожно -
И звук замка по дому закружил
Не торопясь, поскольку не спешил
Сходить по лестнице теперь уже прохожий,
Тот, кто недавно в этом доме жил.

07.05.2013

* * *

Не лязг замка, а стрелки тихий «тик»,
И следом «так» – и ты внутри объема,
Который, по идее, вроде дома,
При том, что на мгновение возник,
Как в Стикс впадает этой строчкой стих,
Подобно «демо», и нередко – «промо».

И все родные, твой домашний быт,
Включая скарб, фотоальбомы (площе
Воспоминаний нет), жилая площадь,
Где всякий пятый угол не забыт,
Где в стену так по шляпку гвоздь забит,
Чтоб не распался дом – должно быть, проще

В эвакуации, где шансы на возврат,
Их вероятность просто несравнима, –
С тобой все вместе протекает мимо
Мгновения, в котором стар и млад
Одновременно ты, и старший брат
В мир не явившийся, и пилигримы,

Что вереницей из прошедших дней
Уходят за тобой вдоль циферблата
До той поры, откуда нет возврата
И переезд чем дольше, тем верней:
Секунда прожита, и вслед за ней
Грядущее, как свежая заплата.

06.16.2013

Из стихов, написанных через десять лет

Намелет миксер с ягодами лед,
И в розовый коктейль почти неслышно
Душа, должно быть послана Всевышним,
Под видом молока, струясь, войдет,
И кто-то пустит сверху плавать вишню.

Добавить лучше сахар или мед
И, перелив в бокал, смотреть на пену,
Что есть синоним роковым изменам,
Страстям любовным, то есть в свой черед
Того, чему не представляли цену.

К чему душа стремясь за годом год,
На языке, и прежде непонятном,
Себя по откровениям и клятвам
Несла. .. Чтоб освежить раскрытый рот,
В коктейль для вкуса добавляют мяту.

И эта смесь, чей роковой полет
Сквозь полость трубочки в угоду вкусу,
Казалось бы, витринная как бусы,
Своей интимной жизнью заживет,
Все заполняя холодом и хрустом.

05.22.2013

24 мая 2013 года

Со сказочной семеркой и волшебным три!
Не Вам рассказывать о вечной силе знаков,
При том, что здесь эм си квадрат - наш, изнутри,
С тем, что из Ваших эмпирей, неодинаков.

В Ваш День Варенья косяки из майских мух
Вернулись из командировок в страны Юга,
Где Вы, возможно, обретаетесь, и муз,
Ценитель рифм неполных, «жарите» по кругу.

Сегодня пятница и Вы, как Робинзон,
Над днем недели, приучив его, всевластны,
Хотя скрываетесь в какой-нибудь из зон
Офшорных, видимо. С утра налип, как пластырь

Закрыв прореху в небе, бледно-серый смог,
Вчера лило весь день – теперь повсюду сыро;
Из ниоткуда вдоль тропинок выполз мох,
Как и у вас, должно быть, жизни из эфира.

Отсюда видится: не легче ли слова
Там находить, вверху, вне нашей круговерти?
Но если это так, то это все едва
Ли оправданьем станет Вашей ранней смерти.

05.24.2013
Праздник, который всегда

В ожидании праздника пишут в открытках стихи;
Если в городе есть, всей семьей отправляются к цирку,
Где шатер шапито, несмотря на коварство стихий,
Месяцами торчит из толпы, как из ватмана – циркуль.

Даже пишут на стенках понятную разуму муть
В ожидании праздника, и за углом без закуски
Чем-нибудь заполняют себя, и тогда кто-нибудь
С «ты меня уважаешь?!» начнет потасовку по-русски.

Вот такой коленкор. А потом бы успеть в магазин
До семи, чтоб доквасить, братаясь, в березовой роще:
Этот город любого туриста без пули сразит –
Все дороги ведут в нем на самую красную площадь.

Скатертей накрахмаленных, с ночи наглаженных брюк
В ожидании праздника здесь по квартирам без счета,
И супруге по праву положен до пары супруг,
Чтоб им вместе висеть на Доске не любви, так почета.

Мне знакомы любой переулок, тупик или сквер
В этом городе, что в оправдание каверзным будням
Выбирает лишь только одну из бесчисленных вер -
Веру в праздник. И он, поголовно уверены, будет.

05.11.2013

* * *

Рассказать бы о том, как какое-то время спустя
Все удачно, как будто бы ты заслужил, завершилось:
От вчерашней дилеммы остался, мол, сущий пустяк,
Как от «Что? Где? Когда?» - доброй памяти В. Ворошилов.

Будет так незнаком этим временем вскрытый итог,
Этот дом в декорациях, чьих чертежей не проверить;
Рассказать бы о том, чем заполнился белый листок,
Что сквозняк не унес в навсегда приоткрытые двери.

В этом «после» закручена лампочка, и коридор,
Столько месяцев щурясь в проем в отдаленную спальню,
От испуга несет половицами чушь или вздор
С точки зрения с детства в углу узаконенной пальмы.

И укрывшись портьерой, расслабленный солнечный свет
Не готов пережить столкновения с плиточным полом:
Рассказать бы о времени том, для которого нет
На сегодня ни имени, ни – в перспективе – глагола.

05.10.2013

Прошлое

То, что становится «давно»,
Поддавшись общему почину, –
Все так же существует, но
Уже не может быть причиной.

В ушедшем больше не растут:
Все возвращается по кругу
И по сожженному мосту
Идут влюбленные друг к другу,

По обрекаемым рудой
Стальным конструкциям, – забвенье
В них не ржавеет под водой
И месту встречи не изменит.

Безмолвие твердеет в такт
Часов «тик-таку» – весь солярий
Темнеет в перспективе так,
Чтоб запереть себя в футляре.

И как ухода образцы,
Семи холмов закроют тему
Волчицы вялые сосцы
В отсутствие Ромула с Ремом.

04.30.2013

Последняя дуэль русской литературы

22 ноября 1909 года на берегу Черной речки состоялась дуэль Волошина и Гумилева

1.
Ее таинственный и от рожденья присно
Из телефонной трубки голос серебристый
(Как дух горы, в чьем позабытом мифе никель)
Мужское тело, что в душе –- наивный странник,
Протравит страстью, в результате сделав крайним.
De mortuis, хоть, aut bene, aut nihil*.

Под крышей, в студии театра Мариинки
«Орфей» от Глюка, словно снизу шли поминки,
Был узнаваем, ибо Федор пел Иваныч.
«Вам, недостойному, досталась Черубина
Де Габриак! Вы мразь, презренная скотина!» –-
Скандал костром смертельным разгорался на ночь.

И окружающие, как бы ни хотели,
Но понимали, что катилось все к дуэли
Для двух поэтов «Аполлона», к оплеухе:
И звук пощечины, и сразу лопнет кожа
Диагональю вдоль щеки, и вверх, о боже!,
От губ пойдет и разорвет за мочкой ухо.

Вскочили Анненский и Головин, Иванов
С Толстым столкнулся и обрушил звон стаканов,
Упавших на пол. .. Гумилев же смог собраться, –-
И отступив назад под хруст стекляных крошек,
Его дрожащий голос услыхал Волошин:
«На Черной речке приглашаю вас стреляться».

«На Черной» –- дежавю к той роковой развязке,
И если все пойдет по плану, в четкой связке
Нагрянет катарсис спустя почти столетье,
Ведь l’appetit vient en mangeant**, в известном смысле –-
В тот век Серебрянный, что не чурался мысли
В поэзии быть первым, как и был в балете.

Таков алаверды А.С., да и Дантесу:
Отдать и жизнь, и дар, и с верой в поэтессу
Де Габриак отправиться в Гиперборею,
Как Аполлон на колеснице в те же дали;
Но ход истории закручен по спирали,
Чтоб к фарсу, на очередном витке, теплее.

Итак, застряв в снегу в своем авто, ужасно
Опаздывая к поединку, видел ясно
Свою кончину Гумилев: от днища дула
Его последние мгновенья отлетают,
Как из дупла, и окружают темной стаей.
Но Гумилева смерть как раз в тот раз надула.

Его соперник, без пяти лежа во гробе,
Застрял с извозчиком в чудовищном сугробе,
А выбравшись пешком, оставил в нем калоши.
И ветер вербы гнул, и гимны пели смерчи,
Но без калош наш дуэлянт не примет смерти.
Тем паче, бивший только в «молоко» Волошин.

Лишь через час нашли калоши секунданты,
Да чудо-дворники, как крыльями у Данте,
Авто, лопатами махая, откопали.
Уже достали из футляров пистолеты,
Хотя пыжей не оказалось –- по приметам
В пока живой природе хуже не видали.

С пятнадцати шагов палить. И первый выстрел
Быть может и последним. Гимназистом
Еще был Гумилев в пари непобедимым.
От лютой ненависти бледен, как покойник,
Он целится в свою мишень –- теперь спокойно:
Она на мушке-вдох и выдох-вспышка. Мимо.

И в тишине в ответ курок столь сухо щелкнул,
Как будто дверь закрыл последний на защелку
Из уходящих из теперь пустого дома.
«Осечка, что за черт!» –- волошинская группа
Смотрела на стрелка потерянно и тупо,
А сам Волошин от волнения впал в кому.

«Еще за вами выстрел!» –- возопил соперник,
И за осечкой следом, что считалась первой,
Опять сухой щелчок. И вновь невыносимо,
Поскольку третий раз уже совсем убийство
И непристало дуэлянтам так вот биться,
Ведь в эпилоге –- не сраженье, а Цусима.

«Финита, господа! Пора поставить точку!
Коль пуле не пробить сегодня оболочку
И высший судия ни чьей не озабочен
Победой, разойдемся мирно по квартирам, –-
Решили секунданты, –- тренируйтесь в тирах».
Без дела быть теперь кладбищенским рабочим,

Без трупа всей литературе декадентской,
Без дуэлянтов, часто пьющих не по детски,
Без исторической, спустя столетье, встречи
Когда в живот, и в снег, и все не понарошку,
И перед смертью ждешь моченую морошку...
И «Черной речкой» ты в истории отмечен.

А так, verweile doch! Du bist so schen!*** –- что толку,
Коль ты смешон, оставшись в памяти потомков
С обидным прозвищем Калошин Вакс –- и в позе
Героя, снявшего в дальнейшем славы пенки,
Муж Анны, что звалась в девичестве Горенко,
Н.Гумилев, расстрелянный гораздо позже.

2.
Поэт, редактор и Маковского племянник
(И тоже Константин), то вдруг при всех помянет,
То шепчет перед сном: «Явись, о Черубина!»
Инфанта, поэтесса! В трубке голос томный
Читал стихи –- хватило б их на многотомник;
А эта строчка: «... я умру в степях чужбины», –-

Изящным почерком в письме, чей запах пряный
Духов неведомых перенесет в нирвану
В конверте, где печать с девизом «Vae victis!»****.
Письмо со страстью, по-французски в каждой строчке,
Плюс голос довели редактора до точки,
Преобразив, на языке Мольера, в victimе*****.

Сегодня вечером, в назначенное время,
За дверью голос победителем всех «Грэмми»
Раздался, а затем заверещали петли.
Маковский онемел, он ни живой, ни мертвый
Ждал бесконечно: завязав узлом-восьмеркой
Себя пространство, подвигало их на петтинг.

Сейчас ее увидит: губы, грудь и шею
И приближаясь, с каждым шагом хорошея,
Она коснется... (спазмы! Срочно дайте ношпу!)
Но что вошло и там торчит, в дверном проеме?
Тяжелый лоб, да ряд клыков в улыбке, –- кроме
Услады голоса, сплошная хромоножка.

Мистификации конец. Мгновенно сжалось
То чувство жаркое и победила жалость
К себе, наивному, и к ней, невоплощенной.
Ее таинственный и от рожденья присно
Из телефонной трубки голос серебристый
Звучал ему все так же, только непрощенным.

05.17.2013

*De mortuis aut bene, aut nihil (де мортуис аут бене аут нихиль, лат.) – о мертвых хорошее или ничего
** l’appetit vient en mangeant (ляпети вьян а манжан, фр.) – аппетит приходит во время еды
*** verweile doch! Du bist so schen! (фервайле дюх! Ду бист зо шён!, нем.) – остановись, мгновенье! ты прекрасно!
****Vae victis! (ваи виктис!, лат.) - Горе побежденным! Конверты от Черубины де Габриак, запечатанные черной сургучной печатью с девизом «Vae victis!», приходили в редакцию «Аполлона»
*****victimе (фр.) – жертва; живое существо, приносимое в жертву божеству

Городская топонимика. 1970-е.

Зеленеют апрельские кроны,
Как в замедленной съемке салют:
По утрам в тихий скверик Зенона
Забредает неведомый люд.

Он с таранкой потягивать пиво
Так старается, чтоб подустать,
Чтоб в аллею Камю торопливо
Уходить между делом поссать.

За углом, в переулке Сократа,
В ожидающий транспорт народ
Солнце светит, а также в плакаты,
Что зовут к Коммунизму вперед.

Мирно голуби мелкое просо
В виде завтрака тут же клюют:
Мимо кладбища им. Леви-Стросса
Пролегает маршрутки маршрут

К Мартин-Бубера микрорайону.
Миновав Канта имени вал,
Каждый видит: растет неуклонно,
То, что в планах Платон рисовал,

Что всем строить придется годами,
Кроме тех, кто под пиво – тарань,
Кто у сквера с названьем Гадамер
Продает иностранную срань.

Флаги ветер весенний полощет:
Где тупик Кьеркегора, туда
К центру, на Хайдеггерову площадь,
Дерриды добралась слобода.

А за ней, на Гуссерля проспекте
Не меняя классический вид,
Голубями обосранный, в кепке
Аристотель в пространство глядит.

В кумачовых простых украшеньях
К Первомаю убранство стола,
И в прозрачном саду Витгенштейна
Ветка сакуры вновь расцвела.

04.29.2013

* * *

Идут часы. Тотально не везет
С механикой такой непопулярной.
Лишь муравей в бессмертие ползет
По скатерти, как к полюсу полярник.

Лишь эхом вечность катится в горах,
Хотя, как и любой предмет, причина
Его наверняка истлела в прах.
Лишь стрелки циферблата – мерно, чинно

Не по ошибке, не под анашой,
Как не-пространству, в общем, и пристало,
Сперва ускорят ход одной – большой,
И ход навеки остановят – малой.

04.24.2013

По направлению к океану

Близка граница Новой Англии:
Повсюду яхты на приколе
И с белыми крылами ангелы
В апреле падают с магнолий.

Восток иначе, чем на западе
Встречает: ветер что попало
Пересчитает, даже запахи,
Как лучший ученик Каббалы.

С мост – расстоянье между штатами,
И светофоры несерьезно
Вкушают «красный» виски шатами,
С зеленым намешав «шартрезом».

От ритма нет с утра спасения:
Его в ай-фонах и на дисках
Легко по воздуху весеннему
Развозят велосипедисты.

С Катскильских гор, как внутрь кратера,
К слюде спускаясь океана,
Водители рефрижераторов
Рутинно доставляют прану.

И по утру себя отварами
Утешив, мыслю без задора:
Все в рифму описав, ты варваром
Смотрелся бы в глазах Адорно.

04.23.2013

Черная полоса

Послушай! Все, что есть в этом тексте – только слова.
Расслабься: если сегодня плохо, то завтра тебе будет
Лучше. Спать ложись, без оглядки на то, что сова,
Пораньше – так пройдут побыстрей неудачные будни.

Таковы эти время, рубеж, полоса, этап. Посмотри:
Не одни мы, ведь мы не одни, и не хлебом единым.
Нарисуй светлый дом и родных человечков внутри –
Пусть смеются от сказок, допустим, Хаджи Насреддина.

То добавь, что зажглось под луной, чтобы им во сто крат
Там, внизу, потеплей; чтобы, как в заповедной Туле,
Собрались к самовару и, в чай обмакнув рафинад,
Сладко ночью зевали да потягивались себе на стульях.

Разожги им камин, и, пока прогорают до вечной золы дрова,
Обсуждай вместе то, что наступит и с каждым случится
Там, в грядущем, где всегда никого – только эти слова
И, еще ни одной из непрожитых дат не ставшие, числа.

Чтобы каждый к утру оставался с собой и печален, и тих:
Путешествия тем интересней, кто все-таки дома остался;
И вот это, до точки в конечной строке, как одно из них,
От меня - на одной из, дорогой построенных, станций.

04.20.2013

Апрель

Цвет заполняя, зеленый по синему,
Точками с каждой раскрывшейся почкой,
Пуантилизм апрельский – посыльного
Вроде, что послан курьерскою почтой.

Срок обозначен, и к дате доставлены:
Тонны тепла над изогнутой веткой;
Мир микровзрывов – так хлопают ставнями
Окна на даче, раскрытые ветром;

Взгляд от пчелы, оглушенной хлопушками
С их конфетти над весенним парадом;
И, как синонимов к образу Пушкина,
Запахов столько, что больше не надо.

04.17.2013

«Двенадцать месяцев»

Все есть цена бытовых наблюдений:
Пылко весна началась в понедельник
И, возбуждаясь весь день неуклонно,
Грела промерзшие доски балкона

Так, что к среде с трех восторженных веток
Жаром стекало кипящее лето
К столику, чья отражала поверхность
Бал мошкары, что расширенной кверху

Люстрой вращалась под звон чистой меди
В крыльях шмеля, что влететь не замедлил
В мокрый четверг, то есть сразу промазал,
С ходу попав на осеннюю фазу,

Как и пророчила метеослужба:
Дождь, мол, с грозой до субботы; не нужно
Быть ясновидцем, прозаиком чтобы
Не предсказать к воскресенью сугробы,

И понимая, что все на пределе –
Нервы, финансы и пр., за неделю
Год так прожить, или что там осталось,
Чтоб не начать с понедельника старость.

 

04.11.2013

 

 * * *

 

Не адресат из прежних спален,

Не отправитель на конверте:

Вся жизнь – величиною с память,

Как с амнезию же – бессмертье.

 

Покуда привыкаешь к мысли,

Что не запомнить весь порядок,

Инструкцию, в известном смысле,

Кому прожить с тобою рядом,

 

То вспоминаешь поминутно

Не здесь-не там, а где придется,

Не явно, с ощущеньем смутным:

Как мало в прошлом остается

 

Событий и любимых женщин,

И от тебя воспоминаний

В тех, кто уходит: их все меньше,

Все туже память в рог бараний

 

Закручивает от склероза,

И никуда уже не деться, -

С последним, как всегда, вопросом:

«Хоть можно что-нибудь из детства?»

 

04.08.2013

 

Если все-таки он есть

 

Я оттого и не сошел с ума,

Что шел во сне; не умер от удушья,

Когда, уткнувшись всем лицом в подушку,

С нее спускался, как в ночи с холма.

 

Возможно, это был кошмар ночной,

И было незнакомо время года,

И неизвестно, сколько здесь народа,

И почему он следует за мной.

 

И кто они? В присутствии толпы,

С устойчивым в ней запахом телесным,

С гудящей и вослед плывущей бездной,

Что столько серебра истерла в пыль,

 

Я узнавал по избранным чертам –

ЕГО: в ершистом инвалиде сбоку,

В котором не увидеть связи с Богом,

Ну, разве в том, что не умрет он сам;

 

В младенце, жадно стиснувшим сосок,

На мать косящим ненасытным взглядом;

В охотнике, что брел охотно рядом,

На грудь принявшим как всегда чуток;

 

В густых оливах, что спускались вслед

Толпе, теснясь на неуютном склоне

И в спину тех подталкивая, кто не

Распознавал вдали застывший свет;

 

В раскрывшемся над нами, в вышине,

Куда не долетит горячий ветер,

Таком знакомом и чужом портрете;

Во взглядах, обратившихся ко мне,

 

Пока я вел толпу, и твердо знал

Весь путь, свои определявший цели

По всякому препятствию, что стелит

Он перед нами: пропасть, перевал,

 

Сухой кустарник, рвущий тут же в хлам

Одежды, камни с пылью под подошвой,

И спертый воздух, нестерпимо душный

Не только здесь, возможно, но и там.

 

Я брел, как-будто бы я знал – куда,

И знал – зачем, по звездам путь сверяя,

Но люди шли за мной, мне доверяя,

И я сгореть готов был со стыда,

 

Поскольку ничего им объяснить

Не мог бы: кто, зачем, куда, как долго?

Ведь все, что происходит – вроде долга,

Который не на кого мне свалить,

 

И не с кем разделить, как делят хлеб,

Как делят навсегда и сразу судьбы:

Я был один, и смежные сосуды

Не сообщались. Вот тогда бы мне б

 

Проснуться, но в ночи не мог никак

Открыть глаза, услышать автостраду,

Что за окном который месяц кряду

Звала. И наволочка, что наждак,

 

Мне стёсывала профиль, и лицо,

Спускаясь по подушке в неизвестность,

Входило в ту толпу и в ту же местность,

Где оставляют не анфас – кольцо.

 

И все, о чем догадывался в том

Моем возможнейшем из сновидений:

Я их веду, без пищи и без денег,

Туда, где всех нас поведет потом,

 

После меня, подобием чтеца,

Что следующую прочтет страницу,

Тот, кто войдет в анфас, кому приснится,

Что свой маршрут он знает до конца.

 

04.06.2013

 

Вероятности

 

1.

Прикрыта дверь. Узка полоска света,

Как в светлый день, прищуриваясь, смотрит

Усталый глаз, пока всю тяжесть с века

Снимают прочь не «тайленол», так «мотрин».

 

Щель, заполняя вертикаль, имеет

Способность расширяться, что в итоге –

Путь к энтропии, если кто посмеет

Войти, а не, что проще, делать ноги.

 

И там, в задверье, не фотогеничен,

Во вспышках молний, чтоб легко запомнить,

Раздастся крик, что сразу же коничен

От губ – в пространство уходящих комнат.

 

2.

Дверь приоткрыта. В шаге от порога,

В начале света, что горяч в ладони,

Протянутой навстречу (не потрогать,

А расствориться, что любой гедоник

 

Вам подтвердит); в начале безрассудства,

С простительными мыслями о лучшем,

Когда идешь навстречу, как на суд свой,

Всё потому, что в щель пробился лучик,

 

В одном лишь шаге, в долгожданном миге,

Которому заведомо лучиться,

Где ты – закладкой в позабытой книге,

На месте, в коем счастью и случиться.

 

3.

Распахнутая дверь. В проеме мутном

Кому-то виден выход. Вход – кому-то.

 

4.

Дверь заперта. Лимит попыток выбран.

И это тоже чей-то трудный выбор.

 

5.

Воображения неведомые д (з)вери.

 

03.30.2013

 

* * *

 

Стулья, стол с накрахмаленной скатертью,

Перец в перечнице, соль в солонке;

Гарсон покачивается, сойдя словно с катера

На бал. В промежутке переспав с солохой.

 

Публика поглощает полупритушенный

Свет абажуров; реплика на Лотрека

У входа, и штук по восемь пастушек на

Стенах, под пасторали XVIII-го века.

 

Запах специй проникает за револьверную

Дверь – кухня Республики, по счету пятой,

Из государственных секретов, наверное,

Важнейший. «От шефа рекомендую – цыплята,» -

 

Сверху, – «табака… маренго,» – в сторону,

Сквозь кошачий ус, коль играется в марте

Заказа ресторанная сцена двумя актерами

В театре, которого нет и не будет на карте.

 

Дама покидает соседний столик медленно,

Стул выдвигая вправо, ибо в проходе тесно:

Тут бы секцию духовых с ликующей медью, но

Нет оркестровой ямы в отсутствие оркестра.

 

Спутник дамы разглядывает, как бы по принуждению,

Залу, в ее зеркалах гарсона в диалоге с клиентом:

Театр – это не пьеса и ее режиссерское рождение

На подмостках, не идея и ее воплощенные фрагменты,

 

Это, скорее, случайные зрители; непричастные

Лицедеи, не читавшие текста своей же роли;

И тот один, в ожидании, положим, дамы, – частное

Лицо, почему-то в ответе за все, что в сценарии напороли.

 

03.27.2013

 

Семейная фотография

 

Повторяемость оптики: достигнутая мгновенно цель

Порождает последствия. И позже совсем не важно,

Что для прошлого остается – отпечатком на линзах «цейс»,

В оцифрованном виде, в формате фотобумажном.

 

Все, что было: взгляды, «рожки» пальцами – антураж

Из условностей, что и есть предмет фотосессий,

Превращает близкий образ в средний план, в типаж,

В чуждое «некто» – с жеманной улыбкой в процессе

 

Перехода из прошлого, что роняло привычно слова,

Что сморгнуло (реакция на увлечение фотовспышкой),

Рожи корчило  – в статичность статуй, в знакомый едва

Персонаж объектива, далее сдавленный черной крышкой.

 

Снимок этот теперь не вместить в прожитый вместе миг –

Инородное тело, с коим будет проблема на совместимость;

Двух времен невозможный, возможно, смертельный микс,

С тем, что в нем исчезает с годами необходимость.

 

Не досталось ничего и грядущему – в безразличном там

Эти фотоулыбки и взгляды, будто залитые муссом,

Как бессмысленный имидж, отправит во вселенский спам

Потомок. А найдя фотокопию, навеки опустит в мусор.

 

03.26.2013

 

* * *

Утро, как повод по-новой вернуться в тело,

В день «плюс-один» – с той же ветхозаветной темой:

Выход из рабства. Тем паче, когда понедельник

И впереди все пять казней рабочей недели.

 

До пробуждения – каждой детали верен,

Ибо тому, чего нет, неизменно веришь;

Разные автопортреты, как гроздь винограда,

Виснут под веком и застят. В отсутствие взгляда.

 

Там, в сновидении, ночи чисты и вечны,

Часто хрустальны, при том, что нередко вешни,

Часто смертельны, при том, что не видимы сразу,

Как террористы, что вышли из Сектора Газы.

 

Не оторваться во сне от расхожих фабул,

Коим – тебя уничтожить, как хомо фабер:

В этом блокбастере нет ничего, потому-то

Счет не идет ни на жизни, и ни на минуты.

 

Словно трубы благовестья чернеет раструб

Ночью, и это все тот же сценарий рабства,

Те же манящие до онемения ноты,

Что превращаются, по пробуждении, в годы.

 

03.23.2013

 

Американские ценности: театр абсурда

 

1.

Купив намедни ботинок черных

Крутую пару, размером девять,

Теперь не знаю, что с нею делать,

И крайне этим я огорченный.

 

Низки в подъеме и жмут безбожно,

Как оказалось, и сразу оба!

Нет, в магазин отнести их чтобы,

Но в том и дело, что невозможно.

 

Порыв такой нехорош и низмен:

Сравнив ботинок со мной по цвету,

Любой бы сразу призвал к ответу

И упрекнул бы меня в расизме.

 

Ведь если черный – во всем виновен

Лишь потому, что из черной кожи,

И как не стыдно мне, с белой рожей,

Так подходить без стыда к обнове.

 

Не годы рабства, а, чай, столетье

Либерализма в сапожном деле,

И до шнурков, каблуков и стелек

Сегодня каждый за все ответит.

 

До самой что ни на есть подошвы

Из каучука иль из резины:

В наш век и обувные магазины

На страже всяких вещей хороших.

 

А продавцы просто не позволят

Вершить возврат, ущемив свободы –

И если надо, то прям у входа

Отваксят, да и отканифолят.

 

2.

Двуполы, как костяшки домино,

Вдоль авеню толпятся небоскребы –

И не сказать, чтоб гомо, или чтобы

Они гетеросексуальны, но

 

Не важно, открывается ли дверь

Вовнутрь, иль откроется наружу

(и ни жене не важно, и ни мужу,

Коль некорректна гендерность теперь).

 

И сразу же найдется кто-нибудь

По небоскребам – защищать их право,

На бой кто выйдет святый или правый,

Кто кулаком расплющивая грудь

 

Отдаст себя за небоскребность быть

Транссексуалом в обществе свободном,

За право открываться, как угодно,

И право, как хотеть, себя закрыть.

 

За право сексменьшинствам в полный рост

До чердаков, назло врагам, подняться,

Чтоб в небе откровенно поскребаться,

Постройкам прочим утирая нос.

 

03.19.13

 

* * *

Плодово-ягодных субтропиков

Волнуемая ливнем сельва

С непредсказуемою строфикой

Тропинок, с шутовским весельем

 

Полсотни обезъян, с лианами -

Предтечей цирковых трапеций,

С материей, от страсти пьяною,

Как мог бы указать Лукреций,

 

С лучом, что праздно насекомые

С утра выстраивают в стелы

И башни, глазу не знакомые,

Но совпадающие с телом,

 

С надмирно звонкими, с шипящими

В кишащей чаще голосами,

Не потревожившими спящего

И не тревожимые сами,

 

С приправ и запахов коллекцией,

Что в мареве кипят, как в тигле…

С внезапной зрения коррекцией

Под впечатлением от тигра,

 

От гипнотического трения

Оранжевых широких линий

На влажной шкуре, от мгновения,

Когда всего тебя заклинит

 

Внутри формата сна – фантазии,

Что тут же ужасом накроет:

С моей начавшейся афазией

К известной теме «смерть героя»;

 

С его клыками в пасти, крашеной

Кроваво-желтою слюною,

С тем, что невыносимо страшно, но

В ней будет надрываться мною,

 

С той из возможностей – последнею,

Что сна, решительно и сразу,

Как бы меж двух миров посредником,

Отключит роковую фазу.

 

И серый, празднично-безлиственный

Ландшафт, о счастье, ешь глазами,

Как текст ,– и коль всмотреться пристальней,

Как растянувшийся гекзаметр.

 

03.17.2013

 

Переход на летнее время

 

Поскольку теперь все конечные цели –

Отсутствие снега, дыханье без пара –

Достигнуты, больше прошедшее ценишь,

Хотя бы затем, чтоб считалось – недаром.

 

По правде сказать, ничего и не вспомнить

Сейчас о зиме, в сих широтах из воска –

Без формы, как лампа, погасшая в полночь,

И с утром, от розы ветров, в отморозках.

 

Но было, поскольку под четвертью года,

Как пыли, накоплена масса мигрени, -

И боль отпускает в момент перехода

С февральской метели на летнее время.

 

Иначе, входя в прецедентное право

И всуе кляня постулат Гераклита:

За летом, налево – лишь осень, направо.

И имя твое будет также забыто.

 

03.13.2013

 

Посвящение-алаверды

 

Да, и тебе, мой друг любезный,

Поклон, и прозит, и почет!

Пусть скотч, для печени полезный,

Теперь в крови твоей течет.

 

Как жизнь тебя бы ни трепала,

В какой бы ни бросала бой,

Теперь ты знаешь: есть «МаКаллан» -

Всегда носи его с собой.

 

В Армагеддон, в последний ливень,

Что напрочь сносит города -

Одна надежда на «Гленливет»,

Двойной и лучше безо льда.

 

Налей с супругой «Лагавулин»,

Попросят дети – дай им сок:

Вокруг стола, давя на стулья,

Попейте так семьей часок.

 

Скотч – это радость в чистом виде,

Счастливый быт, удачный секс:

В день по бутылке от «Гленфиддик»,

(Ну, хорошо – одна на всех)

 

И ты – до старости в почете,

В прекрасной форме, и кефир

Твоей натуре резко против,

Когда есть в доме «Аберфилд».

 

Так говорил мне мой учитель,

Сжимая sniffer в кулаке –

И я, сегодня твой учитель,

Сжимая sniffer в кулаке,

 

Скажу публично, без закуски,

Не впав в безудержность и раж:

Пить скотч – высокое искусство,

Хоть «Талискер», хоть «Гленморанж».

 

03.11.2013

 

Утро с электробритвой

 

И отраженье бритвы, и щека

С седеющей и утренней щетиной

Пока не выдают, что за мужчина

Глядит анфас на это свысока.

 

Затем – ноздря. Рисунок носа скуп,

И с нижним веком связанное что-то –

Разрыв в забытой драке… Бутербродом:

Язык торчит из неподвижных губ.

 

Тяжелый подбородок; все равно

Откуда сеть морщин на лбу, и ухо

Не слышит бритвы, как и прочих звуков,

Внутри немого, в этот миг, кино.

 

Зрачок, рисуя весь овал лица,

Захватывает ткани амальгамы,

Пока за грань не выступая рамы –

И начиная заполнять с конца,

 

С угла вносить из вековых стволов,

Из птиц (что у зеркал – диагонали),

Сплошную лессировку, что едва ли

Не в состояньи разрезать стекло.

 

Все за спиною выглядит, как лес,

Который разрастается мгновенно,

Как в мраморе – от всей системы венной,

Как в зеркале – любой его надрез,

 

Любой его участок, что сейчас

Уже чернеет вдоль границы нижней –

Пусть все бы это выглядело книжной

Страшилкой, но отсутствие плеча,

 

Как базиса, всего, что есть над ним,

Как нас учили, всей его надстройки,

По типу уха, горла, носа – тройки,

Чей был бы вид не переоценим,

 

Да всюду, как взбесившимся плющом,

Все то, что лезет, заполняя чаще

Сухую плоскость – реки, горы, чащи,

И то, что не назвать, что ни о чем,

 

Что сам квадрат, закрученный кольцом,

Оставленый над вертикальной бездной,

В которой отражаться бесполезно –

Какой-то частью, либо всем лицом.

 

И сразу время, выбрав, что могло

До дна, до леденящего покоя,

Как ворон, улетает с поля боя.

Как войско, что навеки полегло.

 

03.10.2013

 

* * *

 

Согрела завтрак мне жена,

Затем – обед, а позже – ужин.

Она, конечно, влюблена

В такого значимого мужа.

 

Из школы дети – и давай

Ко мне садиться на колени,

Лишь отбиваться успевай:

«Ты – гений, папа! Просто гений!»

 

Из родственников – нет таких,

Кто был ко мне бы безразличен

И наизусть не знал мой стих

Всегда и только на отлично.

 

И вся великая страна,

От Сан-Франциско до Нью-Джерси,

Как марку ценного вина,

Мои стихи годами держит.

 

Геополитик, брат-поэт,

Электорат любой из партий

Убеждены: я – лучший цвет

Любой литературной карты.

 

И сам литкритик, на ходу

Отметив рифмы сопаденье,

Их шепчет ночью, своих губ

Не контролируя движенье.

 

А, собственно, всего делов,

И ты, читатель, в том свидетель:

Есть окончания на «ов» -

Но если техникой владеть, и

 

Знать окончания на «ать»

И много прочих окончаний,

То можно запросто считать:

Уже шедевр за плечами.

 

Приставки, суффиксы – не в счет,

И даже корень слова – по фиг:

Есть окончание – почет

И благодарность всей эпохи.

 

Простой пример, куда бы уж,

Но если сбавить обороты:

Есть окончание – ты муж,

А нет – на палочке чего-то.

 

В быту и в подвиге, в труде,

Хоть в шоколаде, хоть в сиропе:

Нет окончания – ты где?

Элементарно, в самой жопе.

 

Так ямб нас учит и хорей,

Тредиаковский и Державин:

Преждь окончаньем овладей -

И жизни выдержишь экзамен.

 

И этих победишь, и тех,

Кто сомневался в вашем даре:

Пример тому – вот этот текст,

Что в этот миг вы дочитали.

 

03.10.2013

 

* * *

 

Когда-нибудь, когда мне умирать

Объявят час (допустим, будет вечер),

Я, больше из желанья подыграть,

В настенном зеркале с собой назначу встречу

В последний раз. И постелю кровать.

 

Налью в стакан покрепче алкоголь –

Нелегкий путь и дальняя дорога

Мне предстоят; и, вероятно, боль

Когда душа без тела, понемногу

Свыкаясь, подберет другую роль.

 

На прикроватной тумбочке торшер

Ночной включу, и что-нибудь из Баха

Поставлю: Глена Гульда, например,

Из «Гольдберга». И, не трясясь от страха,

Скажу сквозь зубы: «Здравствуй, Люцифер!», -

 

Прорепетировав, должно быть; а затем

Улягусь, и прохладна будет простынь,

И дом замрет, и, непривычно нем,

Глаза закрою – в этот раз непросто

Их будет закрывать. Как насовсем.

 

Глаза закрыв, я лягу на бочок

По маминому мудрому совету,

Покрою простыней свое плечо

И выключу торшер. Теперь, без света,

Мне легче будет думать ни о чем.

 

Осталось ждать. Еще налить грамм сто?

Хотя, для поддержанья настроенья

Вполне достаточно. Как-будто ты мостом

Отсюда переброшен вверх, где тени

Тебя еще не принимают в мире том;

 

И словно слышишь: рядом засопел,

Приятно и нестрашно, как бывает

Ребенок – ты, кто за день все успел

И в этот миг к Морфею отплывает,

Туда, где вашей с ним судьбы предел.

 

Он, в странном сновиденьи, со спины

Тебя обнимет, чтобы вам согреться,

Скуля, что в смерти нет его вины,

Уснет в одном из снов твоих из детства –

И будут все из снов твоих видны.

 

03.09.2013

 

На смерть Чавеса

 

Преемник Н.Мадуро заявил:

Коль не травили б вирусом и ядом,

Наш команданте Чавес так бы жил

И так же портил нервы всяким гадам.

 

В расцвете сил он подло был убит,

Подстрелен, будто лебедь в небе чистом:

Пиндос какой, и друг его – семит

Смерть подписали Уго-коммунисту.

 

Американской липкою рукой

Был вколот в ягодицу команданте

С палладием цианистый настой,

Что шел из тель-авивского гидранта.

 

По типу буржуазного пирке,

Затем вспороли кожу у запястья -

И задрожал кинжал в его руке,

И на лице не выражалось счастья.

 

Но вирус прежде в тело был введен

От зонтика концом, когда наш Уго

Пел всенародно, как простой Кобзон,

В Каракасе друзьям и их подругам

 

Под боливарианский инструмент

(В иных местах его зовут гитарой) –

И не припомнить ни плохих примет,

Ни знаков свыше, новых или старых

 

Указов, по которым суждено

Погибнуть было в самом сил расцвете –

И превратиться, собственно, в говно

Врагам на радость и на горе детям.

 

Не мог предвидеть Ахмадинеджад,

Фидель не мог, и даже В.В.Путин,

Что этого плутония распад

Всего два года с високосным будет;

 

Что зонтика коварнейший укол

Не отведет на Кубе терапия,

И станет череп неприлично гол

Уже на старте к полной энтропии.

 

Так Н.Мадуро в микрофон вещал

Торжественно, как принимал присягу.

Он о банальных говорил вещах:

О том, что от обам с нетанияху

 

Еще не то дождемся, что сейчас,

Когда мир Уго Чавесу и праху

Его покой – готов любой из нас

Послать капиталистов этих на х.й,

 

Теперь раскрыт их заговор, и тот,

Кто им продался здесь, в Венесуэлле –

Предатель Родины, изменник, «крот» –

Не доберется до своей постели.

 

Теперь что нужно? В общем-то, пустяк:

Ввести в стране ЧП, – сказал Мадуро.

Мадуро был, конечно, не дурак,

Да, и жена его была не дурой.

 

03.06.2013

 

«Алхимия слова»

 

Слова есть пища глазу. Для зерна

Сетчатки, что сродни гортани, влажной,

Знак, пусть и водяной, почти цена

Промышленности всей писчебумажной.

 

Вводя с согласья гласных и ряды

Согласных внутрь себя, всегда читатель

Не представляет, сколько в них беды

С проказой злостно намешал создатель.

 

Сколь порчи в якобы невинном «ряд»,

В одной заглавной «С» – дурного сглаза:

«Зерна», «цена» – и сразу, словно яд,

По венам парой потечет зараза.

 

«Слова есть пища» – ровно через год,

В какой-то вялой и невинной давке

Судьба, читатель, все-равно найдет

Тебя, под видом стертой бородавки.

 

«Гортани» – даже нет, лишь запятой,

Что следует по тексту за «гортанью»,

Хватает удавиться с мыслью той,

Что вот он, час, когда тебя не станет.

 

Четыре строчки, собственно, абзац

Настоен на зловреднейшей из магий:

Заглядывая в книжке за форзац,

Уже горишь и плавишься, как магний.

 

Идя по строчкам, околдован враг,

Как в древнескандинавских рунах, нидах:

Читатель – черных букв несчастный раб,

Герой всех вечных драм, от Эврипида.

 

Он прочно зашифрован в тексте, он

К концу подальше смят и обесточен,

И падает его тестостерон

По трем ступеням из финальных точек…

 

03.04.2013

 

Ночное

 

Вдруг ночью отопление само,

По типу ссоры, страшно заурчало:

Там женщина, которая кричала

С одышкой, как кричат борцы сумо,

 

Доказывала, что он ей никто

Уж много лет – и слышен голос мужа,

Хотя, так завывать могла б и стужа;

Ну, в общем, он уже стоял в пальто,

 

Когда вбежал сосед – и весь скандал

Теперь звучал на роковом фальцете

Так, что по комнатам проснулись дети;

Тут кто-то в грудь ножом кому-то дал,

 

И всхлипнул, завизжал водопровод,

Кровавая вода текла по трубам,

А труп? Ну, что теперь им делать с трупом?

А если кто-то вдруг сейчас войдет,

 

Хотя три двадцать восемь на часах.

Но есть один единственный свидетель,

Которого б убрать, пусть и при детях,

Которого охватывает страх,

 

Ведь среди ночи сей свидетель – я,

И если ничего и не случилось,

Я это слышал: как по трубам билась

Убийства неизбежная струя,

 

Я даже видел: женщина кричит,

Вбежал сосед при уходящем муже…

И коль, товарищ следователь, нужен

Свидетель, то не быть им нет причин*.

 

03.03.2013

___________________

*И коль, товарищ следователь, нужен

Свидетель, то не быть им – сто причин.

 

* * *

 

До Централ Парка больше, чем квартал.

Еще есть время. Встреченный прохожий,

Всегда на прочих встреченных похожий,

Похоже, вспомнил, как ты пролетал,

Под встречным ветром охладев до дрожи.

 

Должно быть, вспомнил, как подробно мел

Покрыл твой лоб, забил глаза – от страха,

Хоть дикий холод, вымокла рубаха,

Пока решался ты, и вот взлетел,

Визжа всем телом, от зубов до паха.

 

Над Централ Парком руки распластав,

Его деревья огибал кругами,

Его озера, что как на пергамент

Упали кляксами, – и в образе креста

Ты зависал далеким оригами.

 

Ты знал тогда, что в следующий раз,

Все будет и больней, и беспощадней,

Катастрофичней, ибо для исчадья

Пощады нет, и нет того, кто б спас

Того, с кого вовек не снять печатей.

 

И неблагословенный сей полет,

Что дерзости сродни и вдохновенью,

Не повторится больше ни мгновеньем,

Ни помыслом, чей роковой черед

Не представим иначе, как паденьем.

 

Еще есть время. Есть еще пути

К преображенью и свободе, ибо

Ты можешь не взлететь, а снизу рыбой

Вплыть в Централ Парк, чтоб никогда найти

Тебя не смог тобой взращенный идол.

 

03.02.2013

 

1 марта – отмечался Новый год в Древнем Риме

 

В двух месяцах теперь от Сатурналий,

А елка как стояла, так стоит:

Звезда в ней Вифлеемская горит

Над кителем зеленым, где медали –

 

Все бьющиеся – за геройский труд,

Шары и звезды, ленты серпантина,

Фигурки в виде ангелов, скотина,

Которую пожрать не позовут,

 

Волхвы вокруг, подарки на сочельник,

И запах застоявшейся хвои…

Давно соседи выбросят свои,

А мы с мечтой плавучей по теченью

 

Плывем в далекий Лаций, в те края

Где в лектистернии одно шаманство,

«Где, – говорю домашним, – христианство

Еще не знает дней календаря,

 

Почти не существует.» С Первым марта!

И тот, кто дома праздник сохранил,

Он вовсе не лентяй и не дебил,

Спокойствие поставивший на карту

 

Своей семьи; философ и храбрец,

В ответ и доброго не знавший слова,

Он елку в марте, год отметив Новый,

Сам вынесет наутро наконец.

 

02.28.2013

 

Одиночество

 

Прикрыта дверь. Не скрипнут половицы.

И то, чему дано произойти,

Со всей неочевидностью случится,

И здесь не важно, кто готов войти.

 

Вот, наэлектризован до предела,

Вдыхая с шумом воздуха объем,

Я наблюдаю: на пороге – Дева,

Но не Мария. С ней нам быть вдвоем.

 

Звучат все ноты старого паркета,

В дверном проеме – мой собрат-пиит

С написанным с утра венком сонетов,

Небрит. И быть втроем нам предстоит.

 

А петли сотрясают ржавым звуком

Все поэтапно: стены, окна, дом, -

Сам Командор всей каменною штукой

Войдет с трудом. И быть нам вчетвером.

 

Чем дальше – больше: те, кто любит оргий

Изысканный и неуемный стиль,

Должно быть ждут, что будут бес и порги,

Весь этот джаз, чем завершится стих,

 

В толпе гостей, себя же веселящих,

Не обманув их ожиданий, Б.

И А. появятся среди входящих,

И В. гостям сыграет на трубе.

 

Повалит вся История потоком,

Хоть сотнями автографы клепай,

И в обстановке бурной, как под током,

Увидишь краем глаза: вот Чапай

 

В объятьях жарких обнаженной Анки;

Уводит Бойля в спальню Мариотт,

И сам Басё, не дописавши танку,

Готов вписаться с теми, кто дает.

 

Так шумно, как на Новгородском Вече,

По летописям судя, что не врут.

И незаметно протекает вечер,

И впереди – премного дивных утр.

 

Уснули гости, влежку и вповалку,

Кто с кем, куда, и неизвестно как.

Прикрыта дверь. И одиноко, жалко

Поет привычно за спиной сквозняк.

 

02.27.2013

 

* * *

 

Старик, прохладной выпив простокваши,

Макая хлеба мякиш ровно так,

Чтоб и обратно вытекала в чашу

(А в этом деле он бывал мастак)

 

Молочно-вязкая, из наболевших сгустков

Душа напитка, что в беззубый рот

Вольется, вызывая этим чувство

Того, что одиноким не умрет,

 

Старик, в ладонь собравший крошек черных,

Как мошек к ночи безымянный сад,

Кладет их на язык, и увлеченно

Глотает, откровенно пище рад,

 

Как рад впитавшимся в ладони краскам,

В лазури с охрой пальцам, столько лет

Ощупывавшим тайно и с опаской

Всегда почти живой автопортрет –

 

Один, другой, двадцатый, в свето-тени,

Подчеркивавшей возраст молодой,

А позже зрелый, а затем уж, к теме,

Бездомный и по старчески седой.

 

Старик сейчас всей тенью на портрете,

Не начатом, глядит; но здесь, на том,

Спустя четыре с чем-то века, свете

Тот холст последний – стол ему и дом.

02.25.2013

 

* * *

 

Себя однажды сохранив

Для будущего поколенья

Тем, что построил сей мотив

Игрой ума и вдохновенья,

 

Отдавшись творчеству сполна,

Познав удачи и победы, -

Теперь наслушаюсь говна

От литера- и прочих «ведов».

 

Вложив в строку немало чувств,

Отдавшись буре многоточий,

Смотреть мне больно, как тунгус

Живет, не прочитав ни строчки.

 

Как дикий финн – что взять с него,

Пусть и потомок «Калевалы»,

Не вспомнит фразы из того,

Что Муза мне надиктовала.

 

И даже – кто бы! – сам еврей,

В таких делах всегда нахрапист,

Имел в виду и мой хорей,

И замечательный анапест.

 

Так на хрен памятник воздвиг

На радость чукчам и татарам!

Как стелла, высится из книг

Он, никому не нужный даром,

 

В энциклопедии любой

Калмык его найдет мгновенно,

Шахтер, идущий в свой забой

И эпилептик с пышной пеной.

 

Он на слуху, но ни одной

Не вспомнит рифмы и под палкой

Потомок даже в выходной.

И это очень, очень жалко.

 

02.24.2013

 

* * *

 

Сегодня вторник, завтра март,

И двое, спящих под часами,

Проснувшись, удивятся сами,

Что все закончилось. Кошмар

 

Ночной, как липкая смола,

Перетечет легко за полдень –

И чем теперь судьбу заполнить,

Как ни верчением стола.

 

В чьей памяти (в метель, в грозу

Пространством заполняя око),

Вдруг наше видится далеко:

Соринкою, бревном в глазу.

 

Кому там помахать рукой –

Не важно, предку ли, потомку –

Нам, унесенным из потока,

Помянутым заупокой.

 

02.22.2013

 

* * *

 

Прогулка по холмам и вдоль дорог,

К мосту ведущих Джорджа Вашингтона,

Среди домов, где даже на порог

Пускают лишь своих да приглашенных

(И это правильно), где серые кусты

По родственникам на далекой даче,

Покрытым до апрельской теплоты

Сугробами, дождем февральским плачут,

Где остовом торчит велосипед,

Оставленный ко Дню Благодаренья,

И в том, что без колес – немой ответ

Для дзен-буддиста в виде просветленья,

Где по пути в «ликерный» магазин

Молчание хранят автомобили –

От них бензином так весь день разит,

Как-будто никогда их не любили,

Где гордый, как из квотера, орел

Парит уже над трассой федеральной,

И оттого тот холм, которым шел,

В его глазу уменьшен минимально,

И оттого себя, как в микроскоп,

Увидишь с высоты полета птицы –

Чтоб позабыть, откуда шел, и чтоб

Не позабыть, что нужно возвратиться.

 

* * *

 

Деревья без листьев – и лучший орнамент

К сухому пейзажу, к февральскому небу

С краями, что загнуты как на панаме,

Уже не придумать. На память Эребу

 

Сюжет гипнотический, следуя тени,

Упавшей на тракт, повторив на ладони

Все линии те же из мира растений,

Доскажет себя до заката. И до не-

 

Знакомого глазу источника света,

До звука в едва обозначенной мантре,

Вся азбука этих безлиственных веток

Известна какому-нибудь хироманту.

 

02.15.2013

 

Дню рождения посвящается

 

«С горла» смертельную бурду

В честь разрушенья Корфагена,

Неведомо в каком году,

Глотают трое вдохновенно.

 

Легко, по молодости лет

И по привычке без закуски,

Они вкушают весь букет

Шедевра винного искусства.

 

Им однозначно все равно,

Какой случится нынче праздник,

Ведь главное – допить вино,

Взяв старт для прочих безобразий.

 

Без разницы: что мир-май-труд,

Что позже взятие Бастильи,

Они легко себя несут

В эллинском незабвенном стиле.

 

И ангелами, что с небес

Выходят к празднику на сушу,

Начнут беседу трое без

Того, чтобы ее нарушить.

 

Им так беспечно, что слова,

Как и вино, рекою льются –

И не кружится голова,

И пьют они, все не напьются.

 

Лет тридцать пять с тех пор прожив,

Осознаешь, как много спама

В тебя способна жизнь вложить,

Зачем-то тренируя память.

 

02.14.13

 

* * *

 

Снег опускается. Так вот, опущенный,

Вниз головой, как по лестнице спущенный,

Снег опадает – снежинкою падшей,

Ангелом, так вот навеки пропавшим.

 

02.12.13

 

* * *

 

Зима в начале февраля

В таких местах, как графство Берген,

Ручная, словно словаря

Печать времен до Гуттенберга.

 

С утра покров, чей редкий пух

Как-будто лег по приглашенью

И в память о прошедших двух

Бесснежных месяцах – в смущеньи,

 

В полдюйма выпав высотой.

Двор сразу выглядит, как новый:

В нем мальчик с девочкою той –

По росту и пальто дюймовой.

 

Они, как пара зрелых душ

Предвидят, лепят, осеняют,

И поправляют на ходу,

И все уже об этом знают.

 

Он перед ней, как юный бог,

И чьим-то позабытым жестом,

Дюймовочка его то в бок

То в спину поддает по-женски.

 

Все розовее круглый снег

В ее руке, и несердиты

Две бабы снежных, что в окне

Явились мне, как Афродиты.

 

Верней одна, как Афродит,

Та, что по замыслу есть парень –

И не мигая, в двор глядит

Неловко слепленая пара.

 

С утра начавшись, вышел день.

Под вечер разгулялся ветер,

Затем на небе бросил тень

Снежок туда, где были дети.

 

И сразу жизнь, как истекла,

И стал словарь от слов чернее:

Теперь, до первого тепла,

Он постареет вместе с нею.

 

02.05.2013

 

* * *

 

Венеция, Лагуна, гондольер

Поет по-итальянски, не иначе.

Игриво луч себя под арку прячет

В Палаццо Дожей. И на свой манер

 

Мостами-пряжками здесь стянут по воде

Любой канал, чтоб не размыло карту.

Как ни пойдешь, все выйдешь на Сан-Марко.

«До встречи!» – «Где?» – «Общеизвестно где.»

 

Прозрачный полдень. Звуков, что вагон

С тележкой маленькой. Толпа туристов

Не иссякает, и тебя в статистах

Зачтет фотозатвор. В культурный фон.

 

Стада повсюду крошечных столов,

Зависимы от направленья ветра,

И площади длиною в километры

Под воду уползают. Нет ни слов,

 

Ни рифм, чтоб описать всю пустоту

Просоленных пространств меж островами –

И как букет, распавшийся цветами,

Везде Венеция. По эту и по ту,

 

Везде – снаружи волн, у них внутри,

Под белым гребнем с ярко-белой шерстью.

Когда-нибудь с тобой мы из Нью-Джерси

Туда поедем. Вот пройдет твой грипп.

 

02.04.2013

 

Ежегодный День Сурка

 

Посв. сурку Филу из Панксутони (шт. Пенсильвания) и всем суркам-метеорологам

 

Сурку плевать, с три короба наврет

Когда, как на расстрел, вдруг на рассвете

Небритых мужиков толпа войдет

И вытащит на леденящий ветер,

 

А ты, героем Гойи и Манэ,

Под дулами слепящих объективов,

От страха – ну, и прочее вполне, -

Ведешь себя бестактно, некрасиво,

 

То о какой, позвольте, тени речь,

Какой Весны приход, какого черта

Сердца людей с утра глаголом жечь

От страха передавленной аортой.

 

Идя на лапках из последних сил,

Надеясь, что и в этом не замочат,

Несет анфас и в профиль Вечный Фил

Ту ахинею, коей нас морочат.

 

02.04.2013

 

* * *

 

И тот – не я, и этот, и другой -

опять не я, живет на этом свете.

Сейчас листок каракулями метит

Незнамо кто. Какой-нибудь “гуд бой”.

 

С ним по утрам здороваются дети,

Он ежедневно спит с моей женой,

И отразится в зеркале не мной,

По ходу отраженья не заметив.

 

И это хорошо, ведь, боже мой,

Так все известно, и за все в ответе,

А тут: и некролог не мой в газете,

И чьи-то шмотки доедает моль.

 

02.03.2013